Виталий Коньшин
Оптимистический взгляд на жизнь
О художнике Александре Нижегородцеве (1933-2002)
Сколько бы ни призывать, как в популярной песенке: «Люби его, пока он живой!», обратят внимание разве на благородное движение души призывальщика. И скупую слезу смахнут: «Ах, как это правильно, как справедливо!», думая, конечно, при этом о себе.
Нет. Конечно, не о человеческом эгоизме речь. О любви хотелось бы сказать. Ведь нас давно уже убедили в том, что если ты не любишь себя, то как ты можешь полюбить кого-нибудь другого. Хоть плачь, но соответствуй требованию цивилизации, иначе все равно тебя вылечат. Не обязательно будут бить палками, просто будут смотреть сквозь тебя, как через стекло.
Недавно умер Александр Нижегородцев, из тех самых, из людей с повышенным свойством прозрачности, которые правильную формулу о любви выворачивают наизнанку и, забывая о себе, любят людей, тем самым злостно нарушая общественный порядок: «Все люди, как люди, а этот вытрепывается!»
Нижегородцев – великий художник. Великий – это не маленький, а большой. Это когда не лучше всех, а как раз наоборот, когда его вовсе нет, есть только то, что он любит, - голая любовь. Те, кто знает историю о Сократе, учителе Платона, легко поймут, о чем мне хотелось сказать. Тех же, кто не знает, я умоляю, познакомьтесь, пока не поздно. Не бойтесь, что эту историю рассказал великий философ Платон. Великие, они тем и отличаются, что очень и очень прозрачны, потому что рассказывают о самом главном в жизни, а главное, доступно для каждого.
Не знаю, насколько это заразно, но всё ж таки должен предупредить тех, кто об этом еще не знает, что судьба великих, тех, которые забывают о себе ради своей любви, - великая судьба. Живут они как чудаки, интересуются ими при жизни разве как экзотикой. А заканчивают жизнь, подобно Сократу, которому предложили на выбор: или мы тебя изгоняем из отечества, или казним, как врага народа. Он выбрал, и его казнили.
Александр Нижегородцев, как и Сократ, прожил долгую плодотворную жизнь. К счастью для всех нас, не все гении умирают в 33 года. Мне повезло: я был знаком лично с этим человеком. В нашем городе познакомиться с художником не так-то просто, надо уподобиться охотнику, выслеживающему удачу. Так вот, мне повезло.
Возможно, вам это покажется странным, но я не однажды замечал, что знать и понимать – это не одно и то же. Я знал, что оптимизм необходим для жизни, но не понимал. Это не значит, что у меня были сомнения в этом. Мне не требовались примеры из жизни как доказательства. Но мои знания были знанием постороннего наблюдателя, а не участника событий. Непонимание сопровождало меня повсюду. И однажды на выставке, когда я смотрел на картины Нижегородцева, глаза мои открылись: я увидел этот самый оптимизм. И вот что я увидел.
Недоступная для глаз, но демонстрирующая себя как сила, сила осознания реальности собирает всю реальность без остатка в одном единственном происшествии. Вот в этом-то и проявляет себя оптимизм: в единичности, в единственности каждого события. Это своего рода помрачение, только своего рода: просветляющее помрачение, Это – Ее Величество Любовь. Чтобы быть оптимистом, надо любить реальность, влюбляться без устали в каждый ее изгиб, надо, чтобы наши картины были, как у Нижегородцева, о влюбленности влюбленного в реальность.
Поэтому-то Нижегородцев образцовый реалист, хоть и не из тех, кому приходится держаться за каноны, как за костыль хромому. Его абстракции, к примеру, в той же мере собирают реальность, как его же портреты, пейзажи и натюрморты. Нижегородцев исследует предельные возможности реалистической манеры выражения, как испытатель новой модели самолета, всякий раз заново в каждой картине. Он всегда на пределе, его интересуют экстремальные положения, где то, что есть, еще или уже есть. Такое невозможно, когда человек обеспокоен тем, что реальность может выскользнуть из его рук. Он испытатель не от скуки, а от силы. И сила эта не атлета или фокусника, а сила осознания реальности. Она подобна силе магнитного поля, собирающего металлические опилки на листе бумаги, как в школьном опыте по физике. Кладешь в это поле все, что происходит в твоей жизни, и это все складывается в картину реальности. Поле одно, а картины разные в зависимости от того, что попадает в это поле.
Философы
Когда мы познакомились и уже готовили выставку, Нижегородцев рассказал мне историю о том, как он работал над картиной «Философы». Историю о той самой реальности, хоть слов он таких и не говорил. Он рассказал, как однажды его охватило непреодолимое желание понять, что такое быть философом, что делают такого эти философы, чтобы быть философами, можно ли это увидеть глазами, и что мы видим, когда видим философа с его философией. Он рассказывал, что ходил несколько месяцев, как одержимый, не умея найти решения и не в состоянии бросить эту изнуряющую и не дающую никаких результатов работу. Пока однажды в порыве отчаянной решимости он не поставил холст и за короткое время, без раздумий и исправлений, не сделал эту картину. А потом смотрел на нее и думал, что и не смог бы найти решение сам, поскольку то, что получилось, выше его разумения, проще и глубже, чем все, о чем он смог передумать за время подготовительной работы.
Не весь оптимизм Нижнгородцев расходовал на картины.Оптимизмом нельзя запастись впрок, и поэтому нельзя израсходовать. Это то, что я получил в подарок от Нижегородцева, когда познакомился с ним лично. Но если не рассказать о том, как это произошло, слова эти останутся пустыми.
Картины Нижегородцева были тем недостающим звеном для того, чтобы созрел проект, который я назвал «Оптимистический взгляд на жизнь». Собралась критическая масса, как в атомной бомбе: Александр Нижегородцев, Владимир Квасов и Людмила Кульгачева. Они соединились в абсолютной непохожести друг на друга, обнаружив силу, собирающую уникальности в целое.
Людмила Кульгачева не только согласилась участвовать в проекте, но и по моей просьбе составила мне компанию, когда я отправился с этим проектом к Нижегородцеву. Как оказалось, обстоятельства для проверки прочности оптимистического взгляда на жизнь были очень подходящими.
Адрес привел нас на четвертый этаж малосемейного общежития. Мы долго-долго стояли в длинном коридоре перед обшарпанной дверью, дожидаясь пока нам ее откроют. Мы попали к нему тогда, пожалуй, только из-за того, что мы знали о том, что Нижегородцев после инсульта с трудом передвигается даже по квартире.
Квартирой и мастерской была малюсенькая комнатка, половина которой была занята аккуратно составленными в два этажа картинами на холстах. Когда он, пригласив нас войти, стал продвигаться от двери к дивану, стоящему в углу, стало понятно, почему нам пришлось постоять за дверью.
Наотрез отказавшись от помощи, он самостоятельно добрался до дивана, одарив нас радостью, той, которой умеют радоваться дети и собаки, когда радость только оттого, что ты пришел. Идея выставки ему понравилась и, пожалуй, прежде всего, из-за того, что компания с Людмилой Кульгачевой и с Владимиром Квасовым была ему по душе. Он долго смотрел картины Кульгачевой, делая это так внимательно, как будто уходил из комнаты и был там. Потом предложил прерваться и попить чаю, чтобы немного передохнуть, прежде, чем приступим разбирать двухэтажное сооружение из его картин. Нужно было пройти в другой угол, где стояла плита и кастрюлька вместо чайника. И вот тут-то наступил момент в нашем общении, который я считаю высочайшим образцом оптимизма.
Он встал, попытался идти, держась руками за то, что было под руками, но ноги его не слушались, он пробовал еще, но ничего не получалось. Досада на свои непослушные ноги, нарастая, превратилась в яркую вспышку гнева на свою беспомощность. Нет-нет, ноги не стали от этого более послушными, но зато рядом с могучим человеческим духом, который встал во весь свой огромный рост, беспомощность тела стала мизерным ничего не значащим пустяком. Это был оптимистический взгляд на жизнь.
Связанный
На выставке, организация которой была цепью мистических, причем благоприятных, обстоятельств, в центре экспозиции по тем же, мистическим, обстоятельствам оказалась картина Нижегородцева «Связанный». На ней огромный, очень могучий человек лежит, скорчившись, перевязанный тоненькими нитяными путами, настолько тоненькими, что если бы он захотел пошевелиться, то они разлетелись бы, как паутина. Он еще не сделал этого, но когда смотришь на картину, веришь, что это неизбежно произойдет.
Вся выставка целиком была картиной оптимизма, но без картин Нижегородцева она не смогла бы быть.
Абрамцево
«Абрамцево». Люди идут по длинной извилистой дороге в маленькую церквушку на краю леса. Сразу же за церквушкой высоченной стеною лес, только в центре пробивается зарево заката. Вся картина из небольших самых разнообразных по форме и цвету пятен. Они очень разные, но именно это их объединяет. Нет различий между людьми, лесом, дорогой, закатом, все это пятна, и только церковь выделяется ясностью своих очертаний, хотя это тоже всего лишь пятна. Больше нет никаких видимых глазом секретов на этой картине, но, как сказал знакомый священник, от картины исходит благость, а я добавил бы, что в картине реализовалась та самая соборность, о которой я читал у православных философов. Это то, что люди видят не глазами, а каким-то другим органом, сердцем, душой. Это то, что позволяет видеть реальность реального.
Натюрморт
Натюрморт с двумя букетами, один большой, важный, занимает все пространство вверху, а под ним в уголочке маленький, и по росту, и по количеству, всего несколько штук ярких красных цветочков, в каком-то бестолковом порядке соединенных между собой, как будто букет этот сделал ребенок. Откуда-то сверху на странный полосатый стол падает волна желтой драпировки, делая единым, казалось бы, несовместимое.
Портрет ветерана
И еще одна история, рассказанная Нижегородцевым о своей картине, совершенно необходима в моем рассказе об Александре Васильевиче. Ветеран с картины «Портрет ветерана» был его соседом. Это был старик, который выходил каждый вечер покурить и посидеть на лавочке возле дома. Он сидел и смотрел прямо перед собой. Было видно, что ему досталось в этой жизни хлебнуть очень много. Но все это не только не сломало, но помогло научиться принимать все горькие обстоятельства жизни наравне с радостными, помогло постичь глубину жизни.
Если бы меня спросили, для чего я все это рассказал, я не смог бы ничего другого ответить, кроме как: надо.
Говорят: нет пророка в своем отечестве. Возможно, что и так, зато есть в отечестве оптимистический взгляд на жизнь. Если предположить, господа, что без оптимистического взгляда на жизнь жизни не увидеть, то, что же мы тогда видим?
Картины Александра Нижегородцева.
|
0
