­­­­­­­­Когда кого любишь, никакими силами никто не заставит тебя верить, что может не любить тебя тот, кого ты любишь.
«Сны Чанга», И.А. Бунин

­
­­Это случилось четвёртого июля 2003 года, в тот момент, когда американцы для куража сбили в честь своей независимости комету.

Что-то сдвинулось в пространстве, и мой хороший друг пролил мне на платье вино. Ну, пролил и пролил. Только он зачем-то приблизил губы к моему уху и прошептал:

- Теперь как порядочный человек, я должен купить тебе новое платье...

Конечно, он шутил.

Но я не поняла шутки. Я посмотрела на него другими глазами и влюбилась в него, как в мужчину.

Любовь сделала из меня человека, и любовь вернула меня обратно в первобытное состояние.

Признаться ему в своих чувствах оказалось непросто. Но я смогла это сделать после того, как убедила себя в мысли, что я имею моральное право перенести часть бремени моей любви к нему на его плечи.

Я проживаю этот день до сих пор, как будто он так и не закончился на том отрезке своей длины, где тёмный осенний вечер скупо плакал над двумя людьми, которые не научились доверять ни себе, ни друг другу, ни возможности чуда, которое могло бы сделать их счастливыми.

Конечно, те горячо произносимые мной слова были бредом влюблённой женщины; но и в этом потоке, который течёт со времён ледникового периода, блеснуло и здравое предложение: я попросила у него год жизни. Я пообещала ему, что если и через год он останется ко мне равнодушным, то я отступлюсь.

Пока я выпрашивала у него часть жизни, он не смотрел на меня. Его взгляд застыл на поверхности тёмно-синего неба, похожего на океан, в котором утонул «Титаник».

- Смотри, как много ворон летает сейчас над нами! - это было всё, что он сказал в ответ.

С тех пор я не доверяю птицам-айсбергам. Чёрные птицы – плохой знак, и если я вижу стаю угольно – чёрных птиц, у меня возникает такое чувство, будто, кружась надо мной, они воруют мою жизнь, а я беззащитна и ничего не могу с ними поделать.

Возможно, если бы над нами порхали лимонно – жёлтые бабочки, которых моя мать называла капустницами и с завидным постоянством травила химикатами, то тогда всё сложилось бы по-другому.

Однажды, ещё когда мы были хорошими друзьями, он имел неосторожность доверить мне свой секрет: всё, что он хочет, быть большой жёлтой бабочкой и жить на лугу среди ромашек и колокольчиков. И даже сейчас, когда я смотрю на него через оптический прицел, его мечта не кажется мне ни странной, ни недостойной взрослого мужчины.

Когда закончился год, который он милостиво разрешил мне провести рядом с ним в попытке влюбить его в себя, он признался, что он не любит женщин и не доверяет им…

Итак, жизнь вновь свела нас.

И я надеюсь, что это наша последняя встреча. Давно я не видела его так близко. В окне своей квартиры он просматривает какие-то книги. Он удобно устроился в кресле, он сидит вполоборота ко мне. Я знаю, что попаду в него с первого раза. Это моя работа, и я делаю её профессионально.

Я держу свою винтовку нежно, как будто она мой единственный, трудно доставшийся мне ребёнок. Оторвись я от неё, чтобы заплести косичку, и я могу изменить себе. Волосы со спины соскальзывают на плечи. Ладно, если бы они подглядывали, не мешая. Не понимаю, почему они расплелись, ведь он не любил их ни в каком виде…

Но я догадываюсь, в чём дело: волосы помнят его, помнят его шёпот и обещание купить мне новое платье, когда он случайно пролил вино на мою юбку. Волосы продолжают любить его, хотя они тоже слышали, что это бесполезно. Не понимаю только одного – зачем было обнадёживать меня?

Эта обида, от которой я так и не нашла противоядия, торопит меня, приказывает не предаваться воспоминаниям, и я начинаю оживлять курок, но он резко поднимается со своего кресла, и его голова исчезает из поля моего прицела. От неожиданности я нервно дёргаю рукой и больно ударяюсь локтем о какие-то доски, сваленные справа. Одновременно я падаю на бок и чудом не стреляю.

На локте и плече – ссадины. Положив винтовку возле ног, я достаю из рюкзачка антисептик и пластырь. Я предпочитаю, чтобы меня убили, но умереть от заражения крови не отвечает моим представлениям о смерти. Механически жую плитку шоколада. Шоколад помогает мне сосредоточиться.

Пока он отсутствует, я вспоминаю, как впервые после его признания я увидела на лоджии лимонно – жёлтую бабочку. Она садилась на шторы, на кактусы, на недоеденное пирожное, а я смотрела на неё, плакала и возрождалась.

Потому что, когда я спросила его, есть ли у меня шанс, что он полюбит меня, он ответил: «Шанс есть всегда». Эта бабочка вернула мне былую уверенность в том, что я смогу сделать невозможное, и моё сердце вновь наполнилось надеждой – странным человеческим состоянием, которое нельзя было убить простой пулей.

С того момента лимонно-жёлтые бабочки не покидали меня ни на мгновение, они постоянно кружили надо мной, как над колокольчиковым лугом, и я им доверяла. Они приносили мне успокоение, и они подкармливали мою любовь, когда она едва волочила ноги от голода. В свою очередь, бабочки доверяли мне.

Они безбоязненно садились на мою протянутую ладонь, и я на какое-то время переставала вести бесплодный спор с вечностью о том, что я – и только я! – способна сделать его счастливым, и я доказывала ему это, пока не устала.

У меня была подруга, очень близкий мне человек, психолог. Наверное, это её смерть подействовала на меня так удручающе, что я временно перестала различать границы между добром и злом; между реальностью, где я подпрыгивала, как мячик, чтобы он поймал меня, и моим внутренним миром, где он ловил этот мячик, кидал о стену и ловил снова.

Я рассказала свою историю любви подруге. Но, видимо, я не была способна найти те подходящие слова, которые бы возвеличили и обессмертили мои чувства. Выслушав меня, она посоветовала мне перестать забивать голову и влюбиться в другого мужчину. Не спорю, это был ценный, разумный совет, способствующий выживанию. И я, доверившись женщине, опытней и старше меня, внедрила её совет в свою жизнь.

Я не люблю вспоминать этот период. Я могла удачно выйти замуж, но не получилось, потому что, я как последняя дура, приехала к нему обсудить надвигающиеся перемены! Он сказал, что очень рад тому, что не доверился тогда мне, а послушал свой внутренний голос, который всегда твердил ему, что от женщин одни беды.

Я не понимала, почему он позволил мне навещать его. Может, ему было интересно наблюдать моё нравственное падение, невольно произошедшее по его вине?

Он даже отвечал на мои глупые электронные письма, но его скупые, опровергающие друг друга слова, били в самое сердце своим пренебрежением, и однажды я не выдержала и написала ему злое, полное ненависти письмо, где обвинила его во всех человеческих пороках и пообещала, что отомщу.

Это было 5 апреля 2006 года.

А 6 апреля я, возвращаясь домой на такси, познакомилась с Сашей Пустоваловым, который только что освободился из заключения.

Так закономерно и я докатилась до заказных убийств.

Я научилась доверять пуле, которая никогда меня не подводила. Иногда в моей жизни случались лимонно – жёлтые бабочки. Чаще всего они посещали меня, когда я в коротком цветастом платье, сидя на скамейке в парке ела мороженое. Что-то начинало сжимать моё сердце, и мне страшно хотелось рассказать кому-нибудь о своей ужасной работе.

Я доверилась матери, но она не поняла меня. Вот что она сказала:

- Ты – не человек! Это происходит со всеми, кто не знает, что такое любовь!

Она убила меня этим заявлением и заставила серьёзно задуматься о том, а что это было? Страсть? Наваждение? Каприз? Я спрашивала лимонных бабочек, и они отвечали мне, что это была бы любовь, если бы я сама всё не испортила, побоявшись проявить недюжинное терпение.

Я убрала остатки пластыря в рюкзак. Заплела косичку – пусть мои волосы продолжают любить его живым. Упёрла винтовку в широкий подоконник и посмотрела на него в прицел. Он снова появился в комнате и теперь увлечённо читал. Я медленно начала нажимать на курок.

Неожиданно в слуховое окно влетела лимонно – жёлтая бабочка и села на костяшки моих пальцев, которые вот-вот должны были оборвать жизнь мужчины, который был близок мне лишь в моём воображении.

Бабочка доверчиво хлопала крылышками, шевелила усиками и смотрела на меня с огорчением.  Эта лимонная тварь, у которой даже не было мозга, разговаривала со мной, и то, что она говорила, было лучшим из того, что я слышала в своей жизни.

Она говорила, что любовь приходит к нам в тот миг, когда мы наиболее открыты миру, когда наша душа начинает доверять робким краскам весенних цветов и мирному шороху жёлтых, как пустыня, осенних листьев; когда мы замечаем муравья, ползущего по асфальту и замедляем шаг, чтобы уступить ему дорогу; когда мы видим не ребёнка, а его улыбку, обращённую внутрь нашего существа; когда мы устаём от необходимости переносить наш быт так, как он этого не заслуживает; когда нам становится тесно в своей оболочке, и мы покидаем её, как червяк покидает кокон, чтобы улететь далеко от того места, где он ползал и стать теми, кем мы должны были стать…

Я подула на бабочку, прервав её монолог, и она перелетела на край подоконника, усевшись прямо под дулом моего оружия, защищая своего хозяина от заслуженной пули. И когда она ударила по её нежным, воздушным крыльям, слизав с них её неприступный лимонный цвет, я почувствовала её боль так остро, что едва удержалась от крика.

Это было первое дело, которое я провалила.

Спустившись вниз, я заметила в траве эту самую бабочку. Она была ещё жива. У неё больше не было крыльев, она выглядела как некогда могущественный флагман, потерявший все свои паруса. И, чтобы навсегда избавиться от ненужной мне надежды, я приблизилась к ней и раздавила её ботинком.

Дома я приняла душ, переоделась в пижаму с принтами лимонных бабочек и открыла ноутбук. Просмотрела новости, проверила почту, хотя мне давно никто не писал. Меня ожидало письмо от администрации «Яндекса», в котором они любезно сообщали, что если я не воспользуюсь своим старым почтовым ящиком, то он будет удалён. В конце письма мне предложили зайти в него и посмотреть, а вдруг меня ждёт очень важное письмо.

Наверное, это была шутка. Но я не понимаю шуток.

И я…

Да, вы правильно обратили внимание на расцветку моей пижамы. Так я льстила себе, что я – мёртвый цветок на мёртвом лугу, вокруг которого порхают мёртвые бабочки.

И я – зациклившись на словах «важное письмо» я в который раз изменила себе и зашла в яндексовкий ящик, который после 5 апреля 2006 года был похоронен мною в лабиринтах памяти.

Во входящих было только одно письмо, датированное 14 апреля 2006 года.

«Доброе утро, Ирина.

Bang, bang, bang. Это колокольчик.

Наверное, весенний. Тебе лучше становится, когда приходит тепло? Я только в тепле и начинаю жить. Открываются окна, двери, реки, леса, становятся доступными большие массы воздуха. Активное передвижение этих масс приносит разнообразные запахи, звуки, краски, которые зимой пребывают в замороженном состоянии. Дня два-три назад, фотографируя очередное медицинское заведение, почувствовал, что нахожусь где-то недалеко от твоего дома, но машина повезла дальше в следующую больничку. Я сфотографировал 43 этих учреждения, сюжетов 5-8 в каждом. Жизнь на колёсах. И книги, книги, книги…

Поверь, ты мне небезразлична.

Когда я покупаю новый сорт зелёного чая, я думаю: понравился бы он Ирине, с чем бы она его сравнила, со свежестью февральского утра или с озоном грозовых туч?

Когда ко мне приходит новый гость, и я предлагаю ему чай, думаю: пьёт ли он очень горячий чай, который только что с плиты, как Ирина, или ему достаточно кипятка из термоса?

Всякий раз, придумывая название для фотографии, я вспоминаю, что Ирина говорила о том, что порой название важнее сюжета, и я тщательно обкатываю все смыслы, которые могут таиться в фото и порой вытаскиваю совершенно невероятные смыслы, от которых мне становится страшно.

Если ты вдруг захочешь взглянуть на мои картины, то ты удивишься, что на всех весенних пейзажах я рисую ирисы, над которыми порхают лимонные бабочки.

Ирина – Ирис созвучны, эти цветы очень на тебя похожи, такие же нахальные и дерзкие…

Твой слоник всегда стоит рядом с клавиатурой. Когда я на него смотрю, я думаю о том, что Ирина – единственная из всех людей – а у меня сотни друзей и сотни знакомых – кто запомнил, что я люблю не сами подарки, а люблю раскрывать их, люблю разрывать упаковку, люблю это предчувствие – что там в коробке? И ты упаковала этого слоника в семь коробок, как в матрёшку. Ты подарила мне целых семь предчувствий...

Прости, что покой пока мне дороже больше всего на свете. Просто прости».

Я перечитала письмо несколько раз и впервые за много лет расплакалась.

Потом я совершила очередную глупость. Я нажала «ответить», набрала несколько слов «Bang, bang, bang. Это колокольчик…» и отправила.

Так как письмо не вернулось обратно, я сделала вывод, что его адрес всё ещё действителен. Ведь в самую последнюю нашу встречу он сказал «Шанс есть всегда».

Господи, есть ли в мире способ убить надежду так надёжно, чтобы она и не мыслила о воскрешении?

P.S. Песня Нэнси Синатры "Bang, bang my baby shot me down"... ("Моя малышка меня застрелила". Так же можно перевести "Мой малыш меня застрелил").

2007-2023