Продолжаем разговор о том, как возникает в голове картина прочитанного текста, которая рисуется разными людьми-авторами. Эта работа не претендует на то, чтобы её назвали серьёзной, это скорее, откровения читателя-чукчи на тему "Что вижу, то и пою".

На этот раз рассмотрю сказку Андерсена "Стойкий оловянный солдатик", впервые изданную 2 октября 1838 года, в трёх сравнениях: в современном переводе (СП), в переводе Анны и Петра Ганзен и на немецком языке. 

СП - так называемый "современный перевод" взят с сайта "Ну-ка дети" Стойкий оловянный солдатик. Существуют и другие сайты, на которых перевод сказки менее безобразный, но я не буду растекаться мысью по древу русских вариантов.

Немецкий перевод был прочтён на сайте Germanfox.ru «Der standhafte Zinnsoldat». Если кто-то перейдёт по ссылке, пролистает до конца и прочтёт комментарий под именем "Мария", то пусть знает, что это я его оставила. Почему-то я постеснялась добавить "Райнер", хотя на сайте "Ну-ка, дети" не стесняюсь оставлять комментарии о том, что этот перевод отвратительный и предлагаю найти перевод супругов Ганзен. Эти комментарии я подписываю полным именем, их удаляют, но я оставляю новые. Мой герой - Энди Дюфрейн, обитатель тюрьмы "Шоушенк" - он 6 лет писал письма в администрацию штата с просьбой прислать книги, и добился своего.

Итак, самое важное в любом тексте - начало.

В СП сказка начинается таким образом:

"Было когда-то на свете двадцать пять оловянных солдатиков, все братья, потому что родились от старой оловянной ложки".

У Ганзенов: "Было когда-то двадцать пять оловянных солдатиков, родных братьев по матери — старой оловянной ложке".

У немцев: "Es waren einmal fünfundzwanzig Zinnsoldaten, die alle Brüder waren, da man sie aus einem und demselben alten Zinnlöffel gegossen hatte. " (Было однажды двадцать пять оловянных солдатов, они все были братьями, так как были отлиты из старой оловянной ложки).

СП слишком физиологичен, а восприятие линейно (по крайней мере, у меня), и "родились от старой ложки" я воспринимаю буквально. Даже удивительно! Старая, а родила - прогресс, однако, и надежда всем старородящим! Из-за этой физиологичности облачные настройки моего восприятия сразу же сбиваются в тёмные тучи и дождём возвращают меня в лоно реальности. Но я-то не хочу возвращаться! Так же тот факт, что солдатики "все братья" и идущее далее объяснение, почему они братья, будто умаляет воинский дух игрушек.

Немцы перевели буквально, указывая на то, что солдатиков изготовил человек/мастер, лишив начало сказочности. В этом случае не было даже попытки подняться в небо. Так же непонятно, почему отлитые из куска олова фигуры называются именно  братьями? Если я из массы теста формирую пирожки, то они, следуя немецкой логике, тоже братья?

А вот перевод Ганзенов удовлетворяет меня полностью, он и сказочный и не заостряет внимания на ненужных деталях. Он подразумевает участие в возникновении солдатиков неведомого мастера и указывает на их родство/схожесть лишь из-за того, что появились они на свет благодаря оловянной ложке.

Солдатики находились в коробке (СП), которая у Ганзенов обозначена дополнением "коробка-домик", у немцев просто "Schachtel" (коробка). Коробка воспринимается мною буквально, как коробка из-под обуви или как коробка, в которой подкинули к магазину котят, что снижает ценность солдатиков, а вот коробка-домик включает в себя что-то особенное, необычное, представляется оклеенный блестящей бумагой подарок, повязанный бантом. Не понимаю, почему в СП "домик" вырезали. Почему дополнительно не подчеркнуть "детскость" изложения?

Их получил на день рождения мальчик.

В СП он воскликнул: - Ой, оловянные солдатики!

Сразу и не поймёшь, какие чувства испытал мальчик. Словарь даёт слишком широкую трактовку этого междометия: неожиданная боль, испуг, выражение оплошности, досады, сожаления, восхищения. В этой версии я вижу мальчика, которые остался недоволен подарком.

 У Ганзенов: - Ах, оловянные солдатики!

Мне видится мальчик, который удивился и восхитился, хотя в словаре этим междометием выражаются ещё и испуг и сожаление и возмущение. 

У немцев: - Zinnsoldaten! (Оловянные солдаты! - без выражения эмоций). Но после уточняется, что мальчик захлопал в ладоши от радости (klatschte vor Wonne in die Hände). 

Немецкий вариант меня в этом случае удовлетворяет больше, чем оба русские, хотя в русских вариантах мальчик тоже хлопает в ладоши. Здесь немцы отлично показали реакцию ребёнка. Увидел - назвал - обрадовался.

В СП мальчик  "сейчас же расставил их на столе".

У Ганзенов "И он сейчас же принялся расставлять их на столе".

В варианте СП глагол имеет форму совершённого вида, то есть мальчик формально расставил солдатиков и на этом его действия закончились. Это показатель современного ребёнка, который не умеет играть. У Ганзенов, наоборот, видна игра: принялся расставлять, то есть тщательно, продуманно, следуя какой-то мальчишеской логике.

У немцев присутствует уточнение. Мальчик расставил солдатов в боевом порядке (in Schlachtordnung ). 

Описание героя сказки в переводах озвучено по-разному.

В СП: "Все солдатики оказались совершенно одинаковые, и только один-единственный был немножко не такой, как все: у него была только одна нога".

У Ганзенов: "Все солдатики были совершенно одинаковы, кроме одного, который был с одной ногой".

Это "не такой, как все" дополнительно подчёркивает ущербность солдатика, поневоле задаёшь вопрос: что же это за страна такая, если инвалидов берут служить? В то время как Ганзены обходят этот физический недостаток мягче, солдатик представляется исключительным малым - так велико было его желание стать военным, что на его одноногость закрыли глаза.

Немцы заостряют одинаковость солдатиков телесно, с помощью слова "leibhaft", в котором первое слово Leib означает тело, плоть, туловище. "Der eine Soldat glich dem andern leibhaft, nur ein einziger war etwas anders; er hatte nur ein Bein" (Один солдат внешне напоминал другого, только один отличался от других, у него была только одна нога). 

Среди игрушек мальчика оказался красивый дворец из картона.

В СП: "Сквозь маленькие окна можно было заглянуть прямо в залы". 

У Ганзенов: "Сквозь маленькие окна можно было видеть дворцовые покои".

У немцев "durch die kleinen Fenster konnte man gerade in die Säle hineinsehen" перевод идентичен переводу СП. С немецкого что ли переводили?

Опять СП чудит. Ну, какие залы? Только потому, что домик из картона называется дворцом?

Смотрим словарь: ЗАЛ, зал, -а, м. и (устар.) ЗАЛА, -ы, ж.
1. Помещение для публики, публичных собраний, для занятий чем-н., для размещения экспонатов (в музее). Зрительный з. Актовый з. Спортивный з. В ~ах музея. З. ожидания (для пассажиров).
2. Парадная комната для приёма гостей.

Это вообще "скользкое" слово. Обыватели, да и современные авторы называют самую большую комнату в квартире "зал", люди пообразованнее зовут её "гостиная". Мне не по нраву ни то определение, ни это, но я говорю "зал", именно в ней мы принимаем гостей, из-за этого и декорируем её тщательнее спальни или детской. Но я бы хотела, чтобы для "зала" хрущёвки изобрели своё слово, хрущёвское.

Ганзены более точны. "Покои" - самое подходящее слово. Оно и не квартирное, и не дворцовое. Да, оно вышло из обихода, но оно уместно.

Покои - Устар. Жилое помещение, комната. Боярские, царские покои. Низкие, сводчатые, расписные покои. Внутренние, жилые, парадные покои.

Мне больше по нраву так же то, что покои можно видеть сквозь маленькие окна. Может, дело в размерах? Не вяжутся в моём воображении маленькие окна и большие, парадные залы. Для зал нужны окна большие.

Рядом с дворцом разлилось озеро-зеркальце, в СП: "по озеру плавали восковые лебеди и гляделись в него". У Ганзенов: "по озеру плавали и любовались своим отражением восковые лебеди.". "Гляделись" - больше подходит живым лебедям, которые смотрят в воду и выглядывают рыбу. Ганзеновское "любовались" подчёркивает белоснежную красоту этих царственных птиц.

Немецкий вариант показался очень забавным.

"Schwäne von Wachs schwammen darauf und spiegelten sich" (Восковые лебеди плавали по нему и смотрелись в зеркало). Любопытна игра однокоренных слов: озеро-зеркало Spiegel и действие spiegelten sich. Я понимаю действие этих лебедей как нейтральное и слишком приземлённое, потому что в этом случае на передний план выходят материалы, из которых изготовлены игрушки: воск и стекло.

Далее мы знакомимся со второй героиней сказки.

В СП её представляют таким образом: "Всё это было куда как мило, но милее всего была девушка, стоявшая в дверях замка". 

У Ганзенов: "Всё это было чудо как мило, но милее всего была барышня, стоявшая на самом пороге дворца".

В оригинале "en lille Jomfru" (маленькая девушка, дева, девица). У немцев "ein kleines Mädchen" (маленькая девочка). Кстати, в немецком языке Mädchen это ещё и служанка, что снижает ценность танцовщицы, словно делая её универсальной.

Не нравится мне "девушка", в современном языке "девушкой" сейчас называют и беременную и тридцатилетнюю (У Г. Г. Маркеса в повести "Полковнику никто не пишет" вскользь упоминается фильм "Полуночная девственница", которому местный падре присуждает 12 ударов в колокол. Чем больше ударов, тем выше степень безнравственности фильма).

Я даже слышала, как одна дама в возрасте, когда у неё спросили: "Женщина, вы выходите?", возмутилась и ответила: "Какая я вам женщина! Я девушка!". Я понимаю возмущение возрастной особы, да, душой она молода, но лицо, в отличие от глаз - не зеркало души, а зеркало тела. Я бы сказала о себе "женщина".

Барышня у русских одета в юбочку из тончайшего батиста, у немцев "ein seidenes Kleid" (шёлковое платье), на груди у неё сверкала блёстка (СП), розетка (Ганзен), ein glänzender Stern (сияющая звезда у немцев). А в оригинале юбка из льна, а на груди блёстка (Paillette).

Мне стало любопытно, как это украшение называют на других языках, и вот что я нашла.

На испанском языке это una brillante lentejuela (блестящая блёстка). Не понимаю, зачем здесь тавтология. Хотя, возможно, у испанцев lentejuela может быть и матовой.

На французском - une paillette (блёстка), на английском тоже блёстка (a spangle), на украинском - позолочена троянда (позолоченная роза), на белорусском это ззяючая брошка (сияющая брошь). В белорусском варианте уточняется, что брошкой была скреплена голубая лента, которая шла у танцовщицы через плечо. В советском мультфильме, кстати, представлен белорусский вариант.

Ближе всего мне розетка - в забытом ныне значении - "нашивка из лент, тесьмы в форме цветка", хотя, забегая в конец, логичнее была бы брошка, потому от розетки, побывавшей в пламени, вряд ли бы что-то осталось. 

"Блёстка" совершенно не подходит и даже не потому, что редко употребляется в ед. ч. (Блёстки - "маленькие, тонкие блестящие пластинки, чешуйки, нашиваемые для украшения одежды"). В русском переводе ясно указана величина украшения - с лицо самой барышни. 

Но вот почему Андерсен назвал украшение Paillette, я теряюсь в догадках. Может, не разбирался в женских аксессуарах? Или в его времени Paillette имело другую форму, как зал во дворце и зал в "трёшке"?

Солдатик любуется танцовщицей, спрятавшись за табакеркой, и вечером он из всех своих братьев - единственный, кто не отправился в коробку-домик. Когда обитатели дома уснули, игрушки принялись играть в гости, в войну и в бал. 

В СП солдатики, слыша звуки, "ворошились" в своей коробке, у Ганзенов стучали в стенки коробки, у немцев "rasselten in der Schachtel" (гремели в коробке), но так и не смогли приподнять крышку.

Вот такой пример нашла я в одном из словарей: "Ворошиться - шевелиться, копошиться. В навозе ворошились жуки". Именно такая ассоциация и возникла у меня.

Ганзены точны, так как окончание предложения показывает тщетность их усилий выбраться наружу. Как можно написать "они ворошились в коробке, да не могли поднять крышку", я не понимаю. Это авторская глухота. Хоть в сказке, хоть в ужастике должна быть логика физических действий. Стучали - не открыли - это логично. Ворошились - не приподняли - это абсурд.

Игрушки празднуют. 

Грифель в СП "плясал по доске", у Ганзенов "писал", у немцев "fuhr lustig ueber die Tafel hin" (бегал весело по доске). Здесь, в принципе, мне близки все три версии перевода, хотя у Газенов присутствует некий воспитательный момент: грифель пишет, то есть занимается полезным делом, в отличие от СП и немцев.

В 12.00 из табакерки появляется: у русских тролль, у немцев Kobold (гном, домовой) и запрещает солдатику глядеть на танцовщицу.

В СП тролль говорит совершенно как наш сосед по даче, когда я брожу по улице в поисках сюжета для съёмки и бросаю взгляд через забор на его лилии:

"— Оловянный солдатик, — сказал тролль, — не смотри куда не надо!"

У Ганзенов: "— Оловянный солдатик, — сказал тролль, — нечего тебе заглядываться!".

Ассоциаций ни с огородником, ни с садовником не возникает. Тем более, сам глагол со значением.

ЗАГЛЯДЕТЬСЯ, -гляжусь, -глядишься; св. (на кого-что). Увлечься пристальным рассматриванием кого-, чего-л.; засмотреться. З. на пейзаж, на молодую красотку. 

У немцев тролль выражается фразеологизмом: "halte deine Augen im Zaum!" (дословно: держи глаза на привязи). Этот вариант мне нравится больше русских.

Солдатик не реагирует.

В СП: "Но оловянный солдатик сделал вид, будто не слышит". 

У Ганзенов: "Оловянный солдатик будто и не слыхал".

У немцев "Aber der Zinnsoldat tat, als ob er es nicht hörte". (Но оловянный солдатик сделал вид, как будто не слышал). 

Это "сделал вид, будто всё нормально, мол ничего не случилось вовсе" (это цитата их песни Егора Летова "Парадокс") уместно в разговорной речи и даже в рассказе, особенно, когда описываешь животное или человека хитрого. Вот в описании кота: "Он сделал вид, что его не интересует ветчина на моём бутерброде" это самое подходящее определение, потому что кот притворяется, что для образа вороватого кота подходит, но для образа солдата - нет.

Не без влияния тролля утром дети ставят солдатика на подоконник, откуда он летит головой вниз.

В СП "Это был ужасный полет". Немцы вторят СП: "Das war eine erschreckliche Fahrt". 

У Ганзенов "только в ушах засвистело". Версия СП какая-то бессмысленная. Что вообще значит "ужасный полёт"? Некомфортный? Трагичный? Изумительный? Устрашающий? После прочтения представляется полёт, закончившийся летальным исходом. Да и, описывая пусть и сказочного солдата, выбор слов некорректный: он военный, а не кисейная барышня. Ганзены передают стремительность движения и только.

Мальчик и служанка выбежали искать его, но не увидели.

В СП: "Крикни он им: «Я тут!» — они, наверное, и нашли бы его, да только не пристало солдату кричать во все горло — ведь на нем был мундир".

У Ганзенов "Закричи он им: «Я тут!» — они, конечно, сейчас же нашли бы его, но он считал неприличным кричать на улице, он ведь носил мундир!" 

Ганзены опять точны в выборе слов. Солдат понимает, что кричать он имеет право на поле боя, например. В СП так и не понятно, как связаны мундир и крик во всё горло. Немцы проясняют эту связь: "er fand es nicht passend, laut zu schreien, weil er in Uniform war" (Он не считал уместным громко кричать, потому что был в форме). То есть, если бы не носил мундир/форму, то без проблем крикнул бы. Странный образ солдата, какой-то лицедейский. 

Так же непонятен выбор наречия в СП наверное - имеется в виду связь "крик-обнаружение", что подчёркивается конечно. Наверное намекает на глухоту или недалёкость ищущих и невольно думаешь: так и хорошо, что дети выкинули солдатика на улицу.

Прошёл ливень, и когда прояснилось, двое уличных мальчишек смастерили из газеты кораблик (СП), лодочку (Ганзен), лодку (ein Boot у немцев), посадили в неё солдатика и "пустили в канавку" (Ганзен), в СП почему-то герой проявил самостоятельность: "солдатик поплыл по водосточной канаве". Через какое-то мгновение лодочку понесло под длинные мостки и стало темно.

В СП: «Куда меня несёт? — думал он. — Да, да, все это проделки тролля! Ах, если бы со мною в лодке сидела та барышня, тогда будь хоть вдвое темнее, и то ничего!»

У Ганзенов: «Куда меня несёт? — думал он. — Да, это всё шутки гадкого тролля! Ах, если бы со мною в лодке сидела та красавица — по мне, будь хоть вдвое темнее!»

У немцев: "Ja, Ja, das ist des Kobolds Schuld! Ach, säße doch das kleine Mädchen hier im Boote, da könnte es meinetwegen noch einmal so dunkel sein!" (Да, это вина кобольда. Ах, сидела бы здесь та маленькая девочка, тогда, пожалуй, могло бы быть ещё раз темно).

В минуту опасности в СП солдатик вдруг назвал танцовщицу "барышней", я так и не поняла, почему. Если только, под влиянием адреналина активировалась кора вселенской памяти.

Ганзены случайно ли, намеренно, но подобрали очень меткий синоним для барышни - "красавица", я вижу в этом отсылку к известному "красота спасёт мир".

В СП оценка действий тролля солдатиком как "проделка" (предосудительный поступок, шутливая выходка) звучит как будто из уст нытика, у Ганзенов "шутка" (то, что делается не всерьёз, ради веселья) - показывает благородство солдатика, который сам не способен на такие гадкие развлечения.

Немцы опять конкретны, они обвиняют. 

Из-под мостков выскочила (Ганзен), появилась (СП) крыса. Еine Wasserratte (водяная крыса) у немцев, водяная (СП), просто большая (Ганзен). Крыса появилась внезапно, поэтому больше подходит глагол "выскочила".

В СП крыса требует: "Предъяви паспорт!", у Ганзенов: "Давай паспорт!". У немцев: "Her mit dem Passe!" (Давай сюда паспорт!).

"Предъяви" это уже современное, контролёрское, начальницкое. В принципе, забавное сравнение крысы с мелким проверяющим, мне нравится. Приходит на ум строчка из песни И. Корнелюка "Билет на балет".

В СП "Но оловянный солдатик как воды в рот набрал и только ещё крепче сжимал ружьё". У Ганзенов "молчал". Последнее больше соответствует образу солдата. "Молчал" звучит благороднее, чем "в рот воды набрал", не деревенщина же ведь солдатик, хоть и оловянный.

Крыса плыла вдогонку и кричала щепкам: "Он не уплатил пошлины! Он беспаспортный!" (СП). У Ганзенов: "Он не внёс пошлины, не показал паспорта!". У немцев: "Er hat keinen Zoll bezahlt; er hat den Paß nicht gezeigt!" (Он не заплатил пошлину, он не показал паспорт).

СП жгут! Можно уплатить штраф, долги, налоги, а пошлину вносят (можно ещё сказать "платить пошлину за регистрацию брака"). Разговорный стиль во всей красе вбивается в головы с детства. Так что нечему удивляться, когда люди не могут запомнить, как правильно писать.

Течение становится сильнее.

В СП "вдруг раздался такой шум, что испугался бы любой храбрец". У Ганзенов: "он вдруг услышал такой страшный шум, что струсил бы любой храбрец". У немцев солдатик "hörte auch einen brausenden Ton, der wohl einen tapfern Mann erschrecken konnte" (услышал шипящий звук, который мог напугать отважного/доблестного/смелого человека).

Выражение "испугался бы любой храбрец" не подходит солдату, "струсил" - это то самое верное слово, оно из лексикона военных.

Кораблик терпит крушение, солдатик тонет, и его проглатывает большая рыба. В желудке рыбы темно и тесно.

В СП "Но оловянный солдатик не потерял мужества и лежал растянувшись во весь рост, не выпуская из рук ружья". Бред какой-то. Он кот что ли, чтобы растягиваться? Да и вообще это слово ассоциируется у меня с удобством положения. 

У Ганзенов более точно: "Но оловянный солдатик держался стойко и лежал, вытянувшись во всю длину, крепко прижимая к себе ружьё". 

"Не выпуская из рук ружья" звучит так, как будто солдатик в него вцепился и боится потерять, как-то сниженно для военного. А вот когда он "крепко прижимает к себе ружьё" - это то, что надо. (Из мемуаров медсестры о солдате, которого она выносила с поля боя: "Почти без сознания, а руки помнят первую солдатскую заповедь – никогда, ни при каких обстоятельствах не бросать оружия!").

У немцев: "aber der Zinnsoldat war standhaft und lag, so lang er war, mit dem Gewehr im Arm" (Но оловянный солдатик был стойким и лежал во весь рост с оружием в руке). Просто, бесчувственно, без изыска. Факты и ничего, кроме фактов. Не положено немецкому солдатику испытывать эмоции и, следовательно, и читателю.

Рыбу поймали, свезли на базар, где её купили те самые хозяева дома, где находился дворец с танцовщицей. Кухарка распорола рыбе брюхо и вытащила солдатика.

В СП: "Затем кухарка взяла солдатика двумя пальцами за поясницу и принесла в комнату".

Не спорю, поясница ближе для слуха российских детей, но уж сильно ассоциируется она с болью. Да и как можно взять за поясницу? (Поясница - часть спины в поясе, талии и несколько ниже). Ганзены в это отношении безупречны. У них кухарка берёт солдатика за талию. 

Немцы пишут: "mitten um den Leib" (дословно - посредине тела).

Очутившись на том самом столе и увидев ту самую барышню, которая стояла на одной ноге, высоко подняв другую, солдатик реагирует таким  образом:

в СП: "Солдатик был тронут и чуть не заплакал оловянными слезами, но это было бы не пригоже". Заплакал слезами - опять ненужная физиологичность, как и старая ложка, которая родила.

У Ганзенов: "Оловянный солдатик был тронут и чуть не заплакал оловом, но это было бы неприлично, и он удержался". "Заплакать оловом" это как раз про солдата, каковы бы ни были ассоциации, он всё равно игрушечный. Неприлично солдату плакать - это называется держать честь мундира.

У немцев опять выверт: "aber das schickte sich nicht" (но это было неуместно). Как раз уместно, но именно неприлично.

В СП далее: "Вдруг один из малышей схватил оловянного солдатика и швырнул в печку, хотя солдатик ничем не провинился". 

У Ганзенов: "Вдруг один из мальчиков схватил оловянного солдатика и ни с того ни с сего швырнул его прямо в печку". 

Почему-то мальчик превращается в малыша и уточняется, что причина была не в вине солдатика. Очередная странность. Вот именно, что ни с того, ни с сего. Или это перевёртыш известного: "всё равно его не брошу, потому что он - хороший"? 

Немцы тоже жгут! У них мальчик швыряет солдата в печь "obwohl er gar keinen Grund dafür hatte" (хотя у него не было для этого причины).

То есть, немецкий ребёнок кажется рациональным с рождения. Наверное, простите, чтобы снять штаны и сесть на горшок, ему тоже нужна причина (русский ребёнок может, допустим, поддержать товарища в том, в чём сам не испытывает нужды).

Автор всё-таки пытается объяснить поступок мальчика.

В СП: "Это, конечно, подстроил тролль, что сидел в табакерке".

У Ганзенов: "Наверно, это всё тролль подстроил!"

У немцев вина тролля подразумевается: "doch gewiss hatte es ihm Kobold in der Dose eingegeben" (Определённо, это внушил ему тролль из табакерки), а мальчик выставляется как гражданка в халатике с перламутровыми пуговицами (Не виноватая я, он сам пришёл!).

Далее идёт описание, как солдатик горит.

В СП: "Оловянный солдатик стоял в пламени, его охватил ужасный жар, но был ли то огонь или любовь — он не знал".

Опять написано топорно, опять это ужасное определение "ужасный жар". Слов что ли других нет?

У Ганзенов поэтично: "Оловянный солдатик стоял охваченный пламенем: ему было ужасно жарко, от огня или любви — он и сам не знал". Здесь "ужасно" в виде наречия уместно. Я понимаю, что пламя было очень жарким.

У немцев "Der Zinnsoldat stand ganz beleuchtet da und fühlte eine Hitze, die erschrecklich war" (оловянный солдатик стоял, освещённый пламенем и чувствовал жар, который был ужасным). Так себе. Не впечатляет.

В СП: "Он смотрел на маленькую танцовщицу, она на него, и он чувствовал, что тает, но по-прежнему держался стойко, не выпуская из рук ружья". 

У Ганзенов: "Он смотрел на танцовщицу, она него, и он чувствовал, что тает, но ещё держался стойко, с ружьём на плече". 

В СП солдатика опять выставляют каким-то ущербным. Слился он, что ли с этим ружьём? Что ж он за него так цепляется? Или без ружья он априори не солдатик? Но ведь солдат это ещё и образ мыслей, поведения. Воин, защитник. 

У Ганзенов смерть игрушки словно "очеловечивается". Солдатик умирает, как солдат, и к нему - по сути сказочному персонажу - появляется сочувствие. Да и в целом их перевод таков, что от начал до конца игрушка кажется человеком благородным, тогда как в СП это какой-то дурачок, только не милый, как Форрест Гамп. У немцев - обычный солдафон.

Или СП не ставят целью сопереживание ребёнка?

Случайно распахнулось окно, танцовщица, подобно сильфиде, порхнула в печку и вспыхнув, сгорела мгновенно. А оловянный солдатик

в СП: " стаял в комочек", у Ганзенов точнее "растаял и сплавился в комочек".

Это называется красивым словом "солецизм", но я бы не побоялась употребить в случае СП "идиотизм". Стаять в комочек может глыба льда, а солдатик был отлит из олова.

Немцы просто конкретны, будто описывают физическое явление напрямую: "Da schmolz der Zinnsoldat zu einem Klumpen" (Оловянный солдат расплавился в комок).

Далее в СП "наутро горничная, выгребая золу, нашла вместо солдатика оловянное сердечко".

У Ганзенов (и у немцев): "На другой день горничная выгребала из печки золу и нашла маленькое оловянное сердечко".

В первом случае звучит так, будто горничная намеренно искала солдатика в золе. Что значит: "вместо солдатика..."? А что ещё она хотела найти в золе кроме золы?

Конец так же важен, как и начало.

В СП: "А от танцовщицы осталась одна только блестка, и была она обгорелая и черная, словно уголь".

У Ганзенов: "от танцовщицы же осталась одна розетка, да и та вся обгорела и почернела, как уголь". 

Что и говорить, насколько красив перевод Ганзенов. Это "был", "была" надоели до чёртиков, это показатель низкого уровня мастерства писателя, хотя нет, писатель не будет везде писать "был", скорее это авторец (не автор!).

Немцы заканчивают так: "von der Tänzerin hingegen war nur der Stern noch da, und der war kohlschwarz gebrannt" (от танцовщицы осталась звезда, обгоревшая до черноты угля).

В этом моменте я бы обратилась к началу. Я уже упоминала, что по сути розетка - это ткань. Да, она может обгореть, но я бы выбрала слово брошка. Этим я бы подчеркнула физическое сходство сердец солдатика и танцовщицы - олово и металл, как символ бессмертной любви. А пара "олово и тряпочка" не звучат.

В конце советского мультфильма добавлен важнейший эпизод. Злой тролль, после того, как солдатик и танцовщица сгорели, падает на колени, сжимается и исчезает из пространства. От него ничего не остаётся: ни сердца, ни пряжки. Конечно, это отсебятина сценаристов, но она придаёт истории законченность, и утверждает победу добра над злом - в мультфильме, после исчезновения тролля солдатик и танцовщица будто возрождаются из пепла и обнимают друг друга. Интересно, чего не хватило Андерсену, чтобы наказать тролля? 

Надо резюмировать. Вывод мой прост. В немецком варианте я просто прочитала историю, хорошую, логичную, но которая не вызвала у меня сильных эмоций. Жил как солдат, умер как солдат, с ружьём в руках, а за храбрость был посмертно награждён звездой (читай: женщиной).

В СП историйка отвратительна. Какой-то одноногий придурок, который держался за ружьё, как за мамкину юбку и разевал рот-каравай на красивую девушку, которую по своему скудоумию принял за равную себе. В этом случае я бы на месте Андресена сожгла их обоих в печи без особого сожаления.

Перевод Ганзенов... О, их выбор слов, словно ключ, отворил моё сердце и, подобно хозяину, любящему своё жильё, раскрыл окна и впустил живительный воздух. После прочтения мне сделалось невероятно грустно, хотя читала не впервые.

Какова же магия слов, что заставила пережить его снова, как в первый раз?

Резюмируя резюме, добавлю ещё вот что.

Я заметила, перечитывая любимые книги, что некоторые слова почему-то заменяются синонимами, вроде близкими по смыслу, но уже с другим оттенком. 

Например, в романе Эмиля Золя "Радость жизни" один из героев, старик Шанто болен подагрой и во время приступов кричит. Это "он кричал" оглашает страницы романа от начала до конца. Так было написано в бумажной книге. Но не так давно я перечитывала "Радость жизни" в электронном виде, так вот в этом издании "Шанто орал". 

Возможно, "орал" более точный перевод, но я привыкла к образу "кричал", он мягче, сдержаннее, без авторской оценки, а Золя относится к персонажам беспристрастно - я не видела у него особых симпатий - он скручивает героев в такие узлы, что после "Дамского счастья" я была поражена финалом - Дениза, наконец, перестала мучить своего возлюбленного Муре и призналась, что любит только его - но, мне кажется, Золя немного затянул - даже я столько героев-мужчин не мучаю.

А это "орал" резало мне мозг очень сильно, мешая наслаждаться повествованием.

Так что, берегите бумажные книги, господа, особенно те, что собираетесь перечитывать.