Автор фотографии Александр Волобуев. Сделана специально для книги стихов Фариды Габдрауповой «Слёзы коломбины, или Орфография любви».

Предисловие автора

   Прототипами моей героини стали три женщины, которых объединяет интеллигентная профессия, добрый нрав, состояние «замужем», наличие детей, средний возраст, от природы соблазнительная внешность и естественное желание счастья. Пожалуй, это всё-таки рассказ о женщине. О том, как столкнулись мечта и реальность, причём не только в её жизни, и она оказалась против своей воли в эпицентре этого столкновения. Я люблю, когда есть семья: мама, папа, дети, бабушки, дедушки, тётушки и дядюшки, люблю, когда есть друзья и знакомые. Но что за сила разрывает эти священные союзы? – Любовь? Или это только так кажется?

Фарида Габдраупова

Адюльтер, или Молния грёз

   В этих широтах август считался летом. Но вечерами  холодало, и нужно было  запастись плащом, чтобы  внезапный дождь или ветер не застигли тебя врасплох. На автобусной остановке стояла женщина в лёгкой одежде и величавой неподвижностью своей напоминала античную статую. Окружённая надвигающейся осенью, она прищуривала прозрачно-зелёные глаза на низкие тучи, как генерал на линию фронта. Женщина была в том самом, веками отмеченном возрасте, когда про неё говорят, что она в последний раз помолодела. Пару раз  ей подмигивали такси и даже останавливались, открывая дверцы, но  Елена Львовна  отказывалась - домой она не спешила. Она возвращалась из аэропорта, где  провожала  молодожёнов - дочь и зятя, прилетавших на её юбилей. Туда она приехала на машине вместе с мужем. Но после понятного для жены телефонного звонка он поспешно выгрузил из багажника дочерину сумку, запрыгнул за руль и уехал. Так что дома его наверняка нет. Даже старая кошка, жившая у них двенадцать лет, на днях издохла.
   Ещё бурлящее в крови  шампанское и вольное положение красавицы в отпуске создавало иллюзию свободы, которое в реальности осознавалось как укореняющееся в глубь бытия одиночество. У подруг была своя хлопотная жизнь, и Елена - при обеспеченном муже и успешно начинающей столичную карьеру дочери - считалась у них дамой вполне счастливой и до недавнего времени вызывала скрытую зависть.
   Из автобуса вышла  пара средних лет. Мужчина подал спутнице руку, и счастье блестело на её зубах. Неподалёку кургузая молодая толстушка в очках, улыбаясь, говорила по телефону; и Елена Львовна с мудрой досадой почувствовала, что лишена чего-то дорогого и красивого, - без этого можно жить, но как-то неинтересно. Увидев свою маршрутку, по иронии судьбы под номером «сорок пять», она шагнула вперёд, и перспектива залечь  на уютный диван с хорошей книжкой ей показалась даже приятной.
   Среди сидящих в салоне пассажиров Елена Львовна оказалась единственной лишней. Ноги устали от высоких каблуков, и не успела она прочувствовать это, как перед ней встала худая фигура мужчины в чёрном  плаще из тонкой дорогой кожи.
- Садитесь, пожалуйста!
   Радость, с которой он предложил свое место и подал руку, перемигивалась в его оживлённых глазах, прыгала по ресницам, прошлась по упругим вырезам ноздрей и широко растянула губы. Инстинктивно отпрянув от неожиданной встречи, женщина тоже обрадовалась. Словно она заблудилась в лесу и вдруг вышла на  поляну, полную  спелых ягод.
- Неужели я такая старая, что молодые люди уже уступают мне место? - кокетливо ответила она, устраиваясь на сиденье.
- Здравствуйте!- Он затеял разговор сквозь улыбку, опустив перед  ней  горячую темноволосую голову. - Вот я и нашёл вас, теперь уж не отпущу.
   Елена Львовна не находила что ответить, только ещё больше усмехалась, смущаясь сидящих рядом пассажиров, отвлекалась на кондуктора и доставала мелочь из кошелька. 
- Я целый месяц ждал, что вы придёте, а вас всё не было… я оставил свой телефон в соседних отделах, чтобы вам передали, если вы зайдёте…Я всех просил и предупредил.
   Мужчина слегка картавил, как-то не всюду, ненавязчиво, что  придавала его голосу милую привлекательность и вызывало доверие.
- А, да! Кстати, куда ж вы подевались? Я недавно заходила в ваш магазинчик купить кино для дочери, а там теперь, пардон, продают нижнее бельё.
- У нас закончилась аренда, я теперь работаю в другом месте… А вам никто не передал мой номер?..
- О чём вы? Зачем? И кому это нужно? Ведь там работают сплошные девушки.
- Вы были у нас три раза. Они все вас запомнили. И я их очень-очень просил…
   Решительным, порывистым движением, он достал из внутреннего кармана, словно из сердца, клочок бумаги и ручку и подал ей.
- Вот! Оставьте тогда свой. А то вы опять ускользнёте.
- Как вас зовут? – почти шёпотом спросила женщина, вытянув к нему  шею, по которой с блеском пробежала золотая цепочка с миниатюрным кулоном в форме Эйфелевой башни.
- Сергей, - так же тихо ответил он, отвернувшись и боясь глядеть на неё, словно переживал что-то особенное внутри себя.
- Послушайте,  я же всё равно обману вас… и вообще, это совершенно неприлично, - говорила она, всё же записывая  длинный номер, - ну разве что кино придётся купить. Вот!
   Он подхватил заветный листок и тут же  позвонил.  Отозвавшаяся трель  из её сумки взбудоражила его лицо, он впился глазами в экран телефона, потом  спрятал его, словно кто-то мог отобрать.
- Не обманула!
- Да, сама не знаю почему. Но вам незачем знать моё имя,  - говорила она, сохраняя его номер под ласковым словом «Серёжа», - потому что мне пора выходить, и я не уверена, что мы ещё встретимся.
   Елена Львовна встала, коснулась рукой его рукава и отвернулась к выходу.
- Женщина! Не уходите, прошу вас! Ну, не уходите…пожалуйста, не уходите… - приговаривал он тихим быстрым голосом, держа её за руку, - можно я провожу вас?
- Вы что - сумасшедший?  Успокойтесь, я же сказала - мне пора.
   Он выпрыгнул в след  незнакомки   в проливной дождь.  Набросил ей на плечи свой мягкий плащ так просто, словно делал это сотни раз. Взял за руку и повёл в магазин укрыться от молний. Потом со словами «красавелла вы моя» приобнял её за плечи и исчез в закоулках продуктовых отделов. Елена стояла шокированная, не понимая, что она делает тут, среди снующих покупателей, промокшая, в чужой одёжке. Кого ждёт? Зачем?

«- Оставить плащик в ячейке камеры хранения, что за моей спиной, ключ отдать кассиру и спасаться бегством?
– А, может быть, и нет!»

   Что-то  таинственное и  вкусно пахнущее, тепло и уютно обхватило её спину и руки, зацепило, вызывало доверие и просило помедлить. Этого парня она заприметила месяца три назад,  в конце  мая. Всего-то и подумала, что он похож на Аля Пачино и сказала, что у него хороший вкус в  подборе музыки и кино. И ушла, колыхая куполом юбки. Да ещё она вслух отметила, что у него – «ой-ё-ёй какие глаза»! Глаза действительно были: девические, тёмно-серые с  переливами и отблесками в зеленовато-синее, в  выгнутых чёрных ресницах, одинаково длинных сверху и снизу. Словно редкое явление природы, они  лукаво красовались под густыми бровями на  загорелом, лёгком на эмоции лице.  И как следствие задиристо-бурной, неразумно-неудержимой натуры в крупных складках упругого, со вкусом вырезанного рта, виднелся грубо заросший шрам. Неуверенное, игривое  желание  - ускользающая, левая мысль, что она заходит  поглядеть на  него - показаться ему, мелькала у Елены в сознании, когда  пару раз она заглядывала в отдел компьютерных дисков. А симпатичный продавец мелодий и экранных грёз  приветствовал её радостными, загоревшимися, как звёзды,  глазами, а потом подсунул - подарил  хороший фильм… Что  отразилось в ней  тихой волной, слабым, недолгим колыханием и мимоходным мечтанием о всемогущей молодости, о любовном сюжете, который  выпадает счастливцам как дар, как несбывшаяся La dolce vita.. Но такое романтическое сцепленье событий бывает только в кино и книгах. Там вечное лето, слепящее солнце в медовом разливе смеётся в фонтанах вод, и нестареющая красота свободно живёт в  беспечном презрении к смерти. Собственная же судьба Елены Львовны давно вошла в свои берега, потом дала кривой поворот, вооружив её терпеливой житейской мудростью, и утекала  мутной рекой в покойные воды  беззвёздной тоскливой ночи.        
   С пакетом продуктов, из которого  торчала зелёная бутылка «Шампанского», он попросил её подождать ещё чуть-чуть и выскочил  наружу. Быстро вернулся, весь мокрый, в прилипшей к худой спине светлой футболке, сутулясь и улыбаясь. И, казалось, не  дождь, а брызгающие из глаз искры оставили блестящие следы  на его лице. 
- Карета подана! Пошли!
   Елена  втягивалась в  приключение, не по-возрасту крепкое, и внутренне сопротивлялась не столько самим событиям, сколь их стремительности. Чувство отторжения к его льнущим рукам перемежалось  с любопытством к предстоящим  открытиям. И уже через минуту, после неуверенных препирательств, женщина оказалась в золотистой машине, где дерзкий романтик беспрестанно целовал ей руки в дорогих кольцах и обещал, что они едут смотреть новое кино. Только и всего.

   Телефон сработал   вовремя. Призывный, тревожный сигнал прорвался сквозь страстный и поглощающий голос с диска, сквозь стучащие, как сердце, барабаны. Женщина не  поняла, как и зачем сюда попала её дочь, о чём говорит и спрашивает. Это был звонок не из другого города, а из иного пространства, подействовавший на неё, как вдох нашатырного спирта упавшему в обморок. И некоторое время Елена не находила, какое из пространств настоящее.
- Мне надо домой. Проводите меня, я не знаю, как отсюда выбраться.
   В автобусе, успокоенная тем, что дочь благополучно долетела, Елена в хмельном оцепенении возвращалась в комнату, где она минут десять назад  старательно избежала того, что не случалось с ней уже непростительно долго. Она была похожа на муху, которой чудом удалось спастись из тарелки с сахарным сиропом. Смущённо улыбаясь и покусывая нижнюю губу, она вновь чувствовала, как изгибалась и уворачивалась от его рук и глаз, как удерживала светлую юбку у дрожащих колен. Как тьма и свет тягуче и  ритмично сменяли друг друга, когда он целовал её, а она  закрывала глаза.  Как громко выдохнула и  улыбнулась, когда  перед ней доверчиво открылась его нежная влюблённая в неё красота. Как удивилась цветочно-фруктовой свежести, телесно-персиковой розовости, так неожиданно скоро вылупившейся на неё.  А она отстранялась, выставив кордон своих рук, из последних сил сохраняя право любить самой, когда созреет и неотвратимо захочется. И всю дорогу,  каждые пять минут, её впечатления возбуждала и взращивала телефонная трель с ещё неосвоенной надписью «Серёжа». Он умолял  вернуться, извинялся, если испугал её, напоминал, что любит её и не выживет, если они больше не встретятся.
   И она вернулась. На другой день. Изысканно нарядная, вся выставленная в плавных правильных женских линиях, с волнами переливающихся на солнце каштаново-рыжих волос, с блеском бриллиантов в аристократически прижатых ушах и тонких интеллигентных пальцах, она шла по улице, цокая шпильками об асфальт, ещё сомневаясь, ещё способная извиниться перед ним за вчерашнее безобразие. Но жажда быть отражённой в его горячих глазах и вдруг пригодившаяся свобода уверенно вели её на встречу с ним и навстречу к нему.

   …И вся её прожитая жизнь осталась далеко, на другом берегу, за мутным водоразделом. А тут – были камни, кусты, трава, песок, гитара и скатерть-самобранка с недопитой бутылкой вина и закуска кусками, и фрукты. Он положил голову на её колени, она кормила его виноградом и целовала в свеже-сладкие губы. Над рекой дымился тягучий туман, из которого выплывали прогулочные катера и одинокие лодочки…
   Каждая женщина склонна к эксгибиционизму. Особенно женщина, одарённая красотой, ещё особенней – существо влюблённое. Он вошёл в воду и руками показывал и просил сделать что-то остро возбуждающее для него. Елена сидела на траве и улыбалась, быть стриптизёршей  - да ещё под открытым небом - ей  не приходилось. Не отрывая от него зачарованных глаз, она послушно  намотала тонкие розовые бретельки купальника на пальцы и умело медленно спускала их с летних, абрикосовых плеч. Довольный и счастливый, он мотнул головой и жестами просил продолжить нечто подобное ногами. Она понимала: ужас что происходит! Но уверенность в своих загорелых постройневших ногах, видневшихся из-под многослойных шёлковых подолов, позволила ей исполнить его странные мужские фантазии. Ему нравилось всё, чем была она: одежда, волосы, движения, запахи, формы затаённых складок, выпуклостей и впадин. Он моргал в их кончиками ресниц, словно дарил повсеместно свои глаза, отовсюду брал  пробу и как опытный дегустатор  говорил: «Вкусно!»

- Ты похожа на Еву у ивы. А ты выйдешь за меня замуж?
- А разве бывает, что такой симпатичный парень и до сих пор не женат?
- Вот мой паспорт, смотри. Я был женат, теперь – нет. Так ты выйдешь за меня замуж?
- Но я в некотором смысле замужем!
- Оп-па! Об этом я даже не подумал… Нет, не может быть,  ты не похожа на замужнюю! Как увидел тебя, понял, что ты – женщина для меня, и что на такой я готов жениться.

   Женечка… Она стала появляться в доме Елены Львовны, когда у девушки погиб отец в автомобильной аварии. Он был давним товарищем и коллегой мужа Елены  и другом семьи. Словом, Женечку Елена знала с пелёнок. И было девушке тогда лет шестнадцать. Дочь Елены уже училась в столичном вузе, а Женечка только готовилась поступать в медицинский институт. Муж Елены Львовны, известный врач, помогал дочери покойного друга с  химией и анатомией и оказывал протекцию, насколько мог. Елена Львовна,  будучи директором библиотеки, тоже старалась для Женечки, не говоря  уже о том, что принимала её дома, угощала, утешала, когда та задушевно посвящала её в  неприятности на рано открывшемся личном фронте и загадочно-драматично объявляла о своих неизлечимых болезнях.   К тому же, покойный отец девушки  много лет питал слабость к Елене Львовне. Однажды он  явился к ней  с бутылкой французского коньяка  «сдаваться»,  сознаваться в своих чувствах. Находясь уже в высоком градусе, он почему-то извинялся, говорил,  что предчувствует  скорую смерть, поэтому и открылся. Елене  стало обидно за него: зачем этот здоровый красавец-мужчина, любимец женщин, ищет её взаимности, возбуждая жалость и нарушая их многолетнюю дружбу. Да ещё так пьян! Да ещё наговаривает на её мужа, намекая на то, что тот сейчас вовсе не на работе и не стоит  её тоненького мизинца. «Люди, которые так близко знакомы, вряд ли могут стать любовниками, - сказала она. – И потом, тебе ли не знать, что умирают сегодня вовсе не от любви!» Не прошло и месяца, как он разбился.  Ещё и поэтому Елена  к Женечке проявляла  нежность.
   В институт Женечка поступила. Но учиться ей было некогда. Сидя на кухне с отзывчивой собеседницей, она  рассказывала, что не хочет жить в этом городе и собирается уехать, потом говорила, что думает выйти замуж, но не решила за кого именно, поскольку женихов несколько и каждый по-своему хорош. Сумасбродная  молодость буйно разгуливала в её маленьком болезненном теле. Она много курила, выпивала с друзьями-музыкантами, сама сочиняла трогательные песни под гитару, а на втором курсе и вовсе не смогла учиться, поскольку забеременела. После чего в доме Елены уже не появлялась, только звонила иногда. Например, сказала однажды, что ожидает двойню, мальчиков.
   О том, что отцом Женечкиных детей был её собственный муж, Елена узнала  последней. Сначала студентки вовсю шептались, разживаясь  вполне прозрачными намёками от самой осчастливленной подруги, но вслух не говорили. Коллеги долго отказывались верить в эту нелепую сплетню, считая её неудачной шуткой несчастной девочки, невесть от кого нагулявшей свой быстро растущий живот.  С авторитетным врачом никто не хотел ссориться. Впрочем, такая пикантная история годом раньше уже случилась на соседней кафедре, где аспирантка родила от профессора.
   Привыкшая жить с надёжным мужем, Елены Львовны испытала шок от позора, но не нашла в себе  ревности. Самым глубоким местом во вдруг образовавшейся душевной пропасти  оказалась для неё прикормленная девочка-оборотень. Будь на её месте другая - взрослая, посторонняя, незнакомая женщина, это можно было бы пережить – прореха в  семейном бюджете, пересуды и ссоры, пусть даже развод… Но Женечка!.. Прямо на её глазах, возможно даже,  в её собственной постели… - ужас! И этот абсурд нужно было принять, да ещё в удвоенном виде, с ручками, ножками, с глазками, с больными животами и орущими ртами. Елена Львовна переселилась в комнату дочери и просила мужа о разводе. Но странное дело! Муж, плотный, лысеющий мужчина, серьёзный, умный, уважаемый человек, плакал, словно мальчик, и говорил, что эти дети для него такая же неожиданность, как и для неё и что они должны вместе это пережить. «Да, - сказала она, - наверное, подсунул ей таблетки, как когда-то мне, а она не будь дурой -  их не пила!»  Задавать  банальные вопросы: как ты мог и что теперь делать? – было глупо. Елене Львовне дали понять, что судьба всех участников этой трагикомедии зависит от неё. И она благородно осваивала семейную катастрофу, принимала гостей и выходила с мужем в люди, поражая всех своей  элегантностью, и, в конце концов, позволила виноватому супругу подарить ей  очередное  кольцо с бриллиантом. Словно заклеила пластырем гниющую рану. 

   Сентябрь сиял глубоким голубым небом, сухой прозрачной листвой и, словно подаренными, теплыми вечерами.  Елена Львовна неузнаваемо похудела. Сердобольные завистницы отмечали, как дурно отражается на ней семейная драма; люди доброжелательные подозревали, что в её жизни происходит что-то неожиданное и прекрасное, и что ей даже нравится быть выставленной напоказ.  Глаза её, ещё недавно страдальчески добрые и иконописно спокойные, искрились и полыхали, как осенний костёр. Тайная, мечтательная жажда просвечивала сквозь них, охватывая всё, словно заново родившееся, лицо.
   Муж, конечно, круто прокололся, но всё же не торопился её терять, и даже делал  свои осторожные комплименты. И главное – не мог ни ревновать, ни влиять на уже упущенную красавицу. И вынужден был терпеть то, как красавицу день и ночь атаковал  кавалер,  врывавшийся стихийно и ярко, как молния, как весенний обновляющий дождь. Однажды ночью он явился под окно возлюбленной с гитарой и между куплетами трубадурских серенад просился в дом, кричал: «Алёнушка! Я люблю тебя!» и грозился набить морду её недостойному мужу. Но она даже на балкон не вышла, а позвонила и просила не позорить её перед соседями и вернуться домой. А утром увидела за окном на асфальте огромное сердце.  Другими ночами Серёжа звонил, называл её «ваша светлость», «ваше величество» и «моя королева», или рассказывал, что смотрит фильм про настоящую любовь, в конце которого все умерли,  и спрашивал, почему они не могут быть вместе. По выходным они ходили на рыбалку, где Лена, рискуя дорогим маникюром и не снимая золотых колец, чистила рыбу, картошку и лук. Щедрое солнце  пронзало дивные глаза Серёженьки, отчего они становились сапфирово-прозрачными, как морская волна.
   Елена то принимала, то отталкивала его буйные фантазии, но один раз он испугал её по-настоящему. Они сидели на лавочке в парке. Вечерело. Было тепло, но Сергей дрожал, как листик на веточке, и она накрыла его своей ажурной шалью.
- Знаешь, за что я тебе благодарен? Я выбросил таблетки и рецепт тоже.
- Какие таблетки? Ты – болен? Чем? Я  могу тебе помочь.
- Нет. Ты не поняла. Ты – моя таблетка… Когда от меня ушла жена и забрала детей, я очень страдал. Потом сестра выкинулась из окна …
- Твоя сестра?..
- Несчастная любовь, залетела от какого-то женатого мужика. Я очень переживал, мне врач выписал эти таблетки. Я пил их дольше, чем надо. И потом опять искал их, когда было плохо…
- А почему от тебя ушла жена?
- Из-за одной глупой девчонки…
- О, Господи! – запричитала Елена, уронив голову в свои руки. И вытирая слёзы, глаза в глаза спросила, - и долго ты жил на этих таблетках?
- Года три…
- Что?! И даже когда тебе показалось, что ты влюбился в меня? Ты и при мне пил таблетки и говорил, что это от сердца…  Извини, мне пора домой.
   Сергей  засуетился, резко встал, уронив белую шаль на осеннюю землю,  снизился перед ней, обнял за ноги, пряча покаянную голову в её юбку между колен, потом поднял свои виноватые глаза.
- Милая! Я испугал тебя! Что я наделал! Мне и мать говорила, что нельзя быть таким откровенным… Что ты подумала обо мне? Скажи… Зачем ты молчишь сейчас? Ты больше не придёшь?.. Да! Ты решила больше не знать меня… А я хотел, чтобы сегодня мы ночевали вместе. Мечтал уснуть вот так, у твоих ног… И ты мне до сих пор не сказала, любишь ли ты меня.
- Я ничего тебе не скажу пока. Я боюсь таких слов, они слишком большие и тяжёлые… Вставай, я провожу тебя на автобус.
   Они шли мимо пустых аттракционов, мимо большого батута. Елена молчала, а он без конца говорил, пытаясь не потерять с нею связь.
- Знаешь, о чём мечтаю! Чтобы была ночь, тёплая-тёплая… Мы бы прыгали на этой надувной штуковине, и я бы тебя ловил. Ты бы пряталась и ускользала, а я находил и ловил.
   На прощание Сергей отчаянно и мягко схватил губами ее  сомкнутый рот и быстро шепнул: «Не бросай меня!» Потом вскочил в автобус, и женщина видела, как усевшись, он с экзальтированным, направленным внутрь себя взглядом несколько раз перекрестился. Сквозь её сердце прошло что-то острое и приятное, и она поняла, как глубоко чувствует и сострадает, как обожает и тревожно любит это удаляющееся от неё лицо. 

- Ты не любишь меня! Ты приходишь, чтобы получить удовольствие! Пообщались, и никаких обязательств?.. Ну и как? Довольна?
   Подвыпивший Серёженька, абсолютный голый и во всех смыслах возбуждённый, сидел на кухонном табурете и с горечью возвышал отношения. Утомлённая  многочасовым  купанием в любви, Елена  глядела расслабленно  и сонно. Насквозь процелованное тело распустилось на нитки, разлилось в белые ручьи, а душа разлетелась в пух и прах, и казалось, что под шёлковой рубашкой ничего нет. Ему нравилось, что она начала курить, и с каждой зажжённой сигаретой, он вставал на колени у её ног, раскрывал их, как книгу, как раковину,  и припадал с отчаянием голодного волка.
- Чего ты боишься?! Ты себя боишься? Или меня? Скажи, сколько тебе лет? Ты сможешь родить мне сына?

   В тот день Елена Львовна встречала заморских гостей. Делегация от  отдела культуры осматривала библиотеку и её, парадную, острую, легко говорящую по-французски, натянутую и шёлковую, как тетива.  Заметила, как кучерявый, носатый месье расширяет на неё водянисто-стеклянные глаза, словно увидел что-то диковинное. Как истинная хозяйка она всем улыбалась ярко блестящим ртом, водила по залам, а под конец - угощала вином. И сияла, как начищенный рубль.
   Серёженька пропал на целую неделю. Боялся её королевского гнева, или испытывал:  позвонит ли, а то -  придёт ли сама, потому что давно пенял ей, что она относится к нему несерьёзно. Но Елена Львовна умела держать паузу. И дождалась! Завтра она снова увидит сияющие камни его глаз в оправе  острых ресниц, тёмно-розовую, грейпфрутовую мякоть губ, горделивую прямизну носа,  - перья щекотливых предчувствий колыхались вокруг её сердца. Завтра у Серёженьки  - день рождения! Они уже договорились о встрече, но голос его был  непривычно скромен. И Лена  ждала ещё одного звонка или страстного приглашения и уже хотела его безумных признаний, его отчаянных идей, его причудливых словечек, которыми он обозначал её присутствие в своей жизни.  И когда  заверещал телефон, она, не глядя, вырвала его из сумочки и быстрым кокетливым шагом выкрутилась в коридор. Но её громко вылетевшее «Да!» наткнулось на   женский всхлип. Звонила Женечка. Умоляла и почти требовала отпустить отца её детей, потому что ей тяжело одной, потому что у мальчиков понос, а молока у неё нет, потому что они любят друг друга, и она не прочь родить ему ещё  и девочку, потому что потому…  Елена  не была готова реагировать на истерический, сбивчивый и отчаянный бред своей бедной  родственницы, но успела сказать, что муж её свободен, а выгнать его из собственного дома она не имеет права.
   …Она запустила яркие ногти и узоры колец в пышные волосы, выдохнула и села в кресло. Конечно, муж содержит Женечку и  детей, гуляет с ними, лечит, но  неужели он и теперь успевает любить эту девочку как мужчина? «Боже, – подумала она, - как эти интеллигенты по-свойски сошлись на Набокове с его развратной Лолитой! И что бы было со мной, не будь у меня Серёжи!»
   Но тайной причиной  женской задумчивости Елены Львовны уже неделю было растущее недоумение - подозрение на то, что и в ней завелась новая жизнь. Последние  несколько раз она была не в силах контролировать Серёженьку,  который, безмятежно улыбаясь, нарушал заданные ею границы в идиотском желании прочувствовать её всю - живьём, в нежной пульсации внутренних токов и жилок. Потом тут же признавался, рассказывал, как он счастлив, и просил не ругать его очень. Елена тянула с выяснением этого самого важного в жизни женщины положения для того, чтобы разумная часть её натуры не призывала к болезненно быстрому, но  рациональному выходу. Разумным было признать, что происходит нечто таинственное и правильное, и любой вывод из ситуации без её волевого вмешательства будет верным.
   Отказавшись от очередного банкета, Елена Львовна шла по мосту и представляла, как удивит всех вокруг абсурдно-прекрасным и по-молодому дерзким  поворотом в своей жизни. Тем более, что ей давно уже пора оставить мужа наедине с его затеями и желательно выйти замуж ещё раз, и это единственная дверь, на которой написано «Выход». Звон телефона вписалась в её мысли, на этот раз на экран она посмотрела. Досада оттого, что «связной» снова выдал не то имя, сменилась интригующим удивлением.  «А этот-то откуда взялся?» - подумала женщина, увидев инициалы старого знакомого, с которым у неё  в молодости случился крепко-накрепко скрытый  адюльтер и вялотекущее тянулся уже лет двадцать. Пока Елена Львовна жила в примерной семье, их обоих это устраивало: редкие, аккуратные  встречи, дорогие  подарки – тайный, чистый, подземный ручей, изредка прорывающийся на поверхность жизни.
   Звонил журналист Петя. Он был из породы образцовых мужчин: разумный, эффектный, верный. Уже несколько лет он жил с женой и взрослыми детьми в другом городе и пару раз в году наведывался к родне.  Женат он был безнадёжно, под стать себе - на такой же порядочной, умной и благочестивой женщине.  Но под лозунгом того, что старая любовь не ржавеет, давний приятель просил «свою голубушку» о встрече и намекнул, что в курсе её личных проблем. «Да, Петруша, как кстати! - задорно ответила она, - как раз завтра я подаю на развод. Думаю, что мы уже не так молоды, чтобы приглашать на свадьбу слишком много народу. Но я уже прикупила такое платье!..» Петруша интеллигентно промолчал. Елена Львовна не хотела его видеть, во всяком случае, в сию минуту. А впрочем, уже и никогда.  Потому что давно поняла, что он хороший человек, и семья для него – охраняемая крепость на высоком холме. А она сама и есть на редкость честный охранник, стоящий у подножия святого возвышения, вооружённый глупостью и наивным терпением.
   Посмеявшись над своею же шуткой, Елена по-дружески поздравила Петра Валерьевича с приездом, спросила, сколько есть у него времени погостить в родном городе, пообещала, что увидится с ним, может быть, где-нибудь в кафе, но только не сегодня и не завтра, поскольку  иностранные гости и вообще очень много дел.

«- Надоел!.. Вылазками с высоты неприкасаемой семейственности, дозированной, осторожной любовью, и бесконечно звонит слащавая тёща с блинами, а дома - дети-эгоисты и жена-истеричка. И всем им роздано сердце. И на тебе, милая, дорогие серёжки, только не рви мою душу, дальше некуда…»
 
   Елена вышагивала с развевающимися на ветру волосами, в празднично  нарядном плаще, узко стянутом в талии, и обратила внимание на идущую навстречу пару. Низкорослая и раздутая от  беременности  женщина с горделивым выражением некрасивого лица держала под руку мужчину, который смотрел по сторонам, останавливая взгляд на мимо идущих дамочках, и Елена взглянула на них с улыбкой сочувствия.
   Она оставила телефон в руке, с которой сняла тонкую замшевую перчатку, и сомневалась. Многолетняя привычка не звонить  мужчине самой остановила её. Она замышляла  встречный яркий шаг-сюрприз, адекватный тем, какие умел вытворять Серёжа.
 
   Елена явилась на свет красавицей. Глядя на таких женщин, кажется, что они созданы исключительно для романтических чувств, для ежедневных и дорогостоящих ухаживаний за собой и что у них-то точно полно поклонников. Привыкшая к своей природной привлекательности, она с головой отдавалась ответственной кабинетной  работе,  в свободное время обустраивала просторную квартиру, изредка посещала женский салон и   покупала себе добротную дорогую одежду. И лишь в последние месяцы она с интересом приобретала всё тонкое и прозрачное, всё кружевное и фантастичное в надежде на то, что ей посчастливится это надеть.
   Осознав, сколько ей лет, она  похолодела, как человек, которого ограбили в дороге, и он пытается сосчитать мелочь, чудом уцелевшую в карманах. Муж тоже звонил, предупредил, что остался работать на ночь. Надоел и он - старый развратник, обманутый малолетней авантюристкой. И как удачно, что сегодня он не оскорбляет своим присутствием её личного пространства. И как иронично, что на календаре – дата их серебряной свадьбы. Она долго рассматривала себя в створках трюмо. Это старое зеркало переехало сюда из дома матери, оно помнило ещё девочку-Лену и, словно любило её.  Загорелая  кожа, пропитанная йогуртовым кремом и покрытая золотистым пушком, ещё сохраняла первозданную плотность, мокрые волосы крупными кольцами лежали на мягких выступах груди и на ровной, как отполированное дерево, спине. Лицо, блестящее кошачьей зеленью глаз, округляла моложавая улыбка женщины, ещё способной увидеть себя глазами мужчины с хорошим вкусом. Скоро, конечно, придётся что-то делать с темнеющей и слабой кожей  век, с тонкими трещинками вокруг рта, но сейчас она была  собой довольна. Она была похожа на  георгин,  растрёпанный после  осеннего ливня.
   Елена делала всё то же самое, что и каждый вечер перед сном: сушила кудри, намазывала руки кремом, но по-другому посмотрела на снятые кольца, прикинула, сколько они стоят и долго ль можно прожить на эти деньги. Сегодня она  собиралась ночевать не одна и вовсе не дома.
   Она никогда не оставалась у Серёженьки на ночь. Её смущала обстановка коммунальной квартиры с общими ванной-туалетом, чужие глаза и положение приходящей к одинокому мужчине немолодой дамы. А он так мечтал уснуть рядом с ней, так по-детски уговаривал одарить его этим счастьем. Отставшая от  банкета бутылка доброго вина и новая французская одежда для сна так соблазняли уважить мужчину, с которым она связана и интимно-близко, и по-человечески глубоко, и, может быть, именно этим осенним вечером она откроет дверь в другую, новую, трудную, но свою жизнь. Для начала,  славно было бы  встретить новый год на берегу тёплого моря, где её мечтательный возлюбленный ещё никогда не был. О как переливались бы его глаза в солнечных морских волнах! Ясно увидела, как познакомится и с бывшей женой Сергея, как будет носить подарки его детям - мальчику и девочке. Им не за что  её ненавидеть, потому что она ни в чём не виновата и всем желает добра. Её  замужняя дочь тоже поймёт, что не только отец, но и мать ещё не так стара и имеет право на жизнь. Хотя, конечно, надо завтра же ей сообщить о  предстоящем разводе и оговорить условия продажи  квартиры. Свою пожилую   мать, наверняка, придётся расстроить. Зять-доктор, да ещё такой вежливый и заботливый в последнее время, её вполне устраивал. Елена Львовна, уважая  иллюзии матери по поводу «любимого сына», не посвящала её  в свою семейную драму, и уж тем более - в свои любовные связи.  Но все эти   родственные разборы Елена оставила на потом.  Сегодня, сейчас – она спешила в красиво задуманную, райскую картину счастья.
   Вечерний автобус задерживался больше обычного. Точно так же утром она с нетерпением ждёт, когда закипит кофе, так хочется скорей пригубить горько-сахарный вкус любимого яства, и три минуты кажутся вечностью.  Уже в пути, проезжая по мосту, она смотрела в окно на чёрную, ощетинившуюся от холода  воду  и вспоминала, как дней сорок назад чуть не упала в реку.

   Однажды, спрятавшись от всего мира, они залюбовались закатом, и в идиллическом объятии с природой и друг другом опоздали на теплоход. Идти пришлось по старому полуразрушенному мосту, грозно стоящему над водой.
- Высоты не боишься? - с опаской спросил Серёжа, как ни в чём не бывало вступая на бетонную дорожку сооружения.
- С тобой – легко! Хоть на край света! – с шутливым пафосом  ответила Елена, шагая за ним и не видя никакой серьёзной опасности. 
   Вдруг  Сергей остановился, оглянулся на неё и зашагал дальше, забавно расставив ноги.  В полутьме она с ужасом увидела, что шла по свае, которая кончилась и что он, как канатоходец, шагает теперь по двум тонким железным перекладинам, а внизу – река! Боясь его отвлечь или спугнуть, она притихла и застыла, потому что дальше идти не могла. И сделать-то надо было всего три-четыре шага, но она реально увидела внизу свою смерть, такую близкую, такую классическую – разбиться об воду или захлебнуться, а он кинется её спасать и тоже погибнет. И участь Ромео и Джульетты вот тут, сейчас, в её конкретной жизни,  показалась нелепой и страшной. Сергей звал её к себе, пытался вернуться и помочь, протягивался к ней, обещал, что пронесёт на руках, но она категорически приказала ему оставаться на месте. Продумав и оценив каждое движение, она сняла высокие босоножки, и в один шаг достигла железного заграждения, где можно было держаться руками. Потом мелкими шагами  двигалась по узкому карнизу моста. Высота пугала, и в одном месте, где ржавые перила пошатнулись, низом живота она ощутила неизбежность потери. Жизнь, сумка или босоножки?.. И в ту же секунду красивая туфелька полетела вниз и звонко плюхнулась в воду. Сергей схватил  любимую за руку и вытащил на безопасное место. Потом назвал её Золушкой, забрал сумку и положил в  неё оставшуюся без пары туфлю. И так она прошла ещё два опасных пролёта.
   Потом Елена оглянулась и подумала, что этот мост надо запретить. Отгородить от людей колючей проволокой, достроить или разрушить полностью, но так оставлять нельзя! Он смертельно опасен, особенно для подростков или людей немножко пьяных от летних щедрот.

   Боже!.. Какое у него лицо! Как ангельски-блаженно  застывают его полузакрытые веки в полутьме, как грозно-прекрасно умеет он глядеть исподлобья, с укором или готовностью взлететь в пропасть, откинув худые плечи, и глаза его, как горячие камни. И тёплое тело его так отзывчиво к объятьям, внутри которых, как истеричный затворник, колотится в телесные стены его сердце.   Прожить с ним, сколько отпустить бог счастья, а там - и стареть не страшно!..
   Дождь был уже осенний, с холодным ветром. Но непогода лишь усиливала райское настроение женщины. Её не расстроила даже потерянная в пути серёжка, Петрушин подарок: не вернула, не хотела оскорбить чувства влюблённого, - само отстало. Крылатая химера забавляла  её в дороге. Что летит она над рекой в свадебном платье, и огромная фата развевается снежной пеленой и покрывает чёрную воду, а на том берегу – серые, самоцветные глаза Серёженьки. И так ей хорошо, так высоко и блаженно.
   Елена уже видела его многоэтажку, как  вдруг ей  пришло в голову, что она идёт без приглашения, и его, почему-то сейчас нет дома. Но жёлтый свет из окна устыдил её сомнения и так  манил скорее попасть внутрь, чтоб любимый мужчина налил ей вина и закутал в мягкое одеяло. Балкон на втором этаже был открыт. Должно быть, хозяин только что стоял тут и одиноко курил на пару с дождём.  Елена, как лиса, подобралась поближе и  развернула подарок. Сняв длинную, тёплую накидку, под которой обнаружилось белое тонкое платье, она достала из сумки хрустящую капроновую фату, и, надев её на распущенные волосы, стала похожа на сказочную принцессу.
- Серё-ё-ёжа! Серёженька! Я пришла! – крикнула она, высоко задрав увенчанную голову.
   Он и не мог ответить в ту же секунду.  Но затянувшаяся тишина насторожила и оскорбила заготовленные надежды женщины.  Всё её тело пропорол  мелкий озноб, она почувствовала, как темно вокруг и как она вся замёрзла. Он не слышит её: смотрит фильм, или собирает холостяцкий ужин и не знает, какая дивная фея явилась пред ним сегодня, и сколько неизведанных деликатесов принесла к его столу в своей волшебной сумке. Попасть в подъезд Елена не могла. Пришлось свернуть зависнувший сюжет и воспользоваться телефоном. Гудок пошёл, и на балконе мелькнуло движение… Но ужас! Вы когда-нибудь приходили в банк снять крупную сумму денег, тяжко заработанную или накопленную за всю жизнь? – А вам объявляли при этом, что вы банкрот?  Это был не он, а скорее она – толстый силуэт в домашнем халате. Потом выглянула и  голова Серёженьки, но хозяйка запихнула его обратно и с шумом закрыла раму. В ухо ритмично гудело, и ошеломлённая невеста остановила вызов. Не успев угаснуть, экран  звякнул и выдал долгожданное имя. Он сказал, что уже спускается к ней, и был ещё на связи, когда открылась дверь.
   Ей надо было сразу уходить, убегать, но она ещё надеялась, что произошло нелепое недоразумение и что Серёжа всё объяснит. 
- Иди сюда,- заговорщически негромко позвал он, высунувшись из  подъезда.
   Пристыженная  гостья приблизилась, во тьме не разбирая дороги, путаясь в материях тяжёлого от грязи платья, и серебристые  каблуки белых её сапожек увязали в разбухшей земле газонов. Казавшаяся незаметной нагруженная сумка и перекинутая через руку промокшая накидка тянули к земле и обезображивали походку.  Мелко суетливый и обескураженный именинник, с опаской оглядываясь в освещённую  плоскость лестничного пролёта, поспешно пытался ей что-то сказать.
- Зачем ты пришла?.. Я же просил тебя - завтра… Понимаешь, моя пиранья приехала.
   Она стояла в холодной темноте белой вороной с распушенными от ветра перьями, или как актриса, сбежавшая с карнавала. Если б не любимая ею мерцающая серёженькина картавинка, она бы  не узнала его голос.
- К тебе вернулась жена?- спросила она, запихивая в сумку пузырящуюся фату.
- Нет, эта - не жена. Какая она мне жена? Мы с ней из одного колхоза… - С иронией сказал он.  - Она была в деревне, у неё там ребёнок, и мать заболела. Я снимаю у неё комнату…
- Ещё и так!..– стараясь сохранять спокойствие, сказала Елена, чувствуя, как плывёт земля из-под ног. 
- Извини, ты замёрзла… Я  не могу, я завтра собирался тебе всё сказать… У меня сейчас нет  денег, я потерял работу, и детям, и этой  надо платить.
- Иди домой, - ответила она, слыша, как сверху уже шлёпают чьи-то тапки.
   Елена очнулась только на автобусной остановке, когда поставила тяжёлую ношу на облупленную скамью и присела рядом.  На другой стороне дороги виднелся движущийся огонёк сигареты и чёрный силуэт. Всё небо заволокли серые тучи, и не было никакой надежды, что где-то есть хоть одна звезда. Автобус в такое позднее дождливое время ждать бесполезно. Железные трубы сиденья вытягивали из неё последнее тепло. От холода ломило поясницу. И чтобы не провалиться сквозь землю, а  вернуться в свою прежнюю жизнь, оскорблённая женщина хотела услышать   самый родной голос:
- Доченька! У тебя всё хорошо?
- Мамочка! Как здорово, что ты позвонила, я сегодня сама хотела тебе сказать: у нас… будет ребёнок! А как ты? Что папа? А бабушка-то как?
- Поздравляю тебя, милая!  Всё нормально у нас. Отец  на работе, а я собираюсь лечь спать…
   Елена Львовна сомкнула веки и с облегчением уловила, как внутри неё что-то медленно само собой раскрылось, как  рана, и вышло наружу по-весеннему теплым, густым и влажным. «Спасибо тебе, Господи!» - подумала она и стала искать номер такси.
   Но телефон в её руках затрубил с неожиданной надписью «Мама».
- Доченька! Ты где? Я звоню вам домой, никто не отвечает…
- Мамочка… Что случилось?
- Мне очень плохо… Наверное, давление, я выпила таблетку и боюсь оставаться одна. Скорую что ли вызвать? Вот так умру, а вы и не узнаете…
- Потерпи, милая, я сейчас приеду.
   Крупный, чистый, свежий Богородицкий снег ажурным узором резвился у включённых фонарей и опадал на грязную землю.

Скачать рассказ Фариды Габдрауповой в PDF и RTF формате: «Адюльтер, или Молния грёз»
Читать рассказ Фариды Габдрауповой: «Шок - это по-нашему!»
Читать стихи Фариды Габдрауповой: «Вольный пегас», «Актриса с дудочкой в дожде».