В июле 1979 года в Москве было решено устроить Спартакиаду народов СССР – своеобразную генеральную репетицию предстоящей XX Летней Олимпиады. От редакции «Смены» в столицу нас командировали двоих – меня и заведующего отделом спорта и военно-патриотической работы Юрия Ковешникова. Разместили ленинградскую команду в гостинице «Спортивная» в одноместных номерах. Распаковав многочисленные чемоданы и пакеты, я тут же переоборудовал ванную комнату под фотолабораторию. Ведь после каждой съемки, и по нескольку раз в день, мне приходилось мчаться с очередной спортивной арены в гостиницу, проявлять пленки, отбирать лучшие кадры, печатать их на портативном фотоувеличителе, глянцевать, подписывать, визировать у Ковешникова и с последним поездом, поздно вечером через бригадира проводников, переправлять на Московский вокзал для сменовского курьера.
Это сегодня можно позавидовать моим коллегам, которые в считанные секунды передают только что отснятый кадр кто в Нью-Йорк, кто в Париж. И здесь счет идет уже на сотые доли секунды – кто передал первым – тот и на коне. Именно этот кадр купят ведущие фотоинформационные агентства мира.
В свою очередь Юрий Михайлович, как «белый человек» сидел в ложе для VIP –прессы, потягивал из бокала апельсиновый сок и в любую секунду по персональному телефону мог передать машинистке в редакции на Фонтанке, 59 все спортивные новости и рекорды. Его главной задачей, было не увлекаться репортерскими байками своих коллег, дабы не прослушать результаты или просмотреть показатели на главном табло стадиона. При этом Ковеншников постоянно требовал, чтобы я тут же проиллюстрировал его гениальные материалы в завтрашнем номере. Но предугадывать чемпионов в десятках видах программы, да еще на самых разных спортивных площадках, разбросанных по всей Москве – дело архинеблагодарное. Да, и будь ты семи пядей во лбу – попробуй сделать портрет чемпиона или рекордсмена за сутки до старта… Здесь ни Ванга, ни Кашпировский не помогут. Правда, несколько раз я все же предугадал призеров, чем несказанно порадовал нашего спортивного комментатора.
Интересных кадров за две недели пребывания в командировке было сделано множество. Но самый-самый, на мой взгляд, который до сих пор греет душу - только один. На открытии Спартакиады мне удалось подобраться с камерой к самой бровке гарьевой дорожки. Каким-то внутренним чутьем я построил кадр, установив старенький «Зенит» с объективом «Мир-1» прямо на землю. Армейские спортсмены чеканили шаг, чуть ли не по кистям моих рук. Было страшновато, но кадр, состоялся!

Я был первым фотокорреспондентом в Ленинграде, кому на заре перестройки разрешили фотографировать в тюрьмах, колониях, психоневрологических интернатах и даже в подвалах Большого дома, о которых ходили легенды, что под землей, якобы, расположен чуть ли ни еще один Большой дом с камерами для политзаключенных и орудиями для пыток (включая гигантские мясорубки). Но это сюжет уже для другого рассказа…
А «счастье» знакомства с тюремной жизнью в мою репортерскую биографию нагрянуло абсолютно случайно. Звонит мне как-то Адушев В.И. – в ту пору председатель Комиссии по правам человека первого созыва Ленсовета, и просит стать фотографом общественной комиссии по обследованию условий содержания подследственных и заключенных.
Познакомились мы с Владимиром Ивановичем при необычных обстоятельствах. Полным ходом шла избирательная компания по выборам народных депутатов Ленсовета. Жил я тогда в Веселом поселке, в самом конце улицы Коллонтай. 28 апреля 1989 года подъехал на автобусе до станции «Проспект Большевиков», чтобы потом нырнуть в метро. Смотрю, прямо перед входом в наземный вестибюль необычное скопление народа. Еле пробился в первые ряды зевак. Вижу, стоит раскладушка с лозунгами и транспарантами, все вокруг обвешано листовками и предвыборными плакатами, а в шезлонгах сидят два человека. Из объявлений понял, что это политическая голодовка потенциальных кандидатов в народные депутаты. Сделал несколько кадров, взял интервью у голодающих. Одним из них и был В.И. Адушев – в ту пору лоцман Балтийского морского пароходства. Второй – технический работник Студии документальных фильмов С.И. Веселов. Так и вел я фотолетопись их политической акции с первого и до последнего дня голодовки, пока обоих кандидатов, полностью истощенных, то ли на тринадцатый, то ли на четырнадцатый день, не увезли в больницу.
Самым первым объектом обследования вновь созданной комиссии стали знаменитые «Кресты». Но не тут то было. Ни с первой, ни со второй попытки пройти за колючую проволоку народным депутатам не удалось: членов комиссии не пустили дальше бюро пропусков. Потребовалась еще, как минимум, месяц ежедневных переговоров с Обкомом КПСС, с Большим домом, с МВД, пока нам не дали «добро».
Владимир Иванович ходил из камеры в камеру, беседовал с подследственными. Некоторые из них в ожидании суда находились в камерах уже более года. Условия содержания просто никакие. В бывших двуместных царских камерах было набито до шестнадцати человек. Только тогда я понял, что значит крылатое выражение «ваше место у параши». Воздух был настолько плотным, что, казалось, можно топор повесить на лучах солнца, пробивавшегося сквозь зарешеченные окна-амбразуры. На пищеблоке в антисанитарных условиях стояли огромные котлы, источавшие невообразимое зловонье. В «бане» гуляли сквозняки. В туберкулезном отделении больные с открытой формой этой страшной болезни, лежали на полу, словно кильки в банке, прямо на полу на матрасах, цвета асфальта.
15 августа 1990 года я поставил фотоаппарат на полочку посреди тюремной двери. Объектив совпал с небольшим отверстием. Я осторожно приподнял заслону глазка и нажал на спусковую кнопку несколько раз. Потом, рассматривая свежие отпечатки, я заметил, что обитатели камеры, хоть и не видели меня, но чувствовали нутром – столько предчувствия опасности было во взгляде каждого.
Потом я бывал в тех же самых следственных изоляторах и колониях много раз. И с каждым разом замечал перемены к лучшему. А через два года, когда проходил всенародный референдум, в «Кресты» пришла уже целая группа журналистов, фотокорреспондентов и телеоператоров. Перестройка началась и в этой системе.