Недавно я перечитала сказку Ганса Христиана Андерсена "Снежная королева" на сайте Ну-ка дети и осталась неудовлетворённой. Никак не впечатлила меня история кроткой, мужественной Герды. Ну, спасла близкого друга, преодолев трудности, ну и что? Выписана она была такой малахольной амёбой, что я так и не поняла, каким манером удалось ей эти трудности преодолеть?

Сначала я думала, что дело во мне: стала с возрастом приземлённой, даже циничной, вот и не пленилась глубиной этой истории. Потом посмотрела на это с другой точки зрения: а, может, дело не во мне, а в том, КАК подана эта история?

Вот, к примеру, мне противна жареная печень. Об этом мы когда-то давно спорили с админом Виткитом: он утверждал, что печень - продукт специфический и её надо уметь готовить, и что в моём к ней отвращении виноваты повара-неумёхи. В доказательство своих слов он однажды приготовил печень, да так, что я мгновенно слопала всю тарелку и, как говорится, облизала пальчики (правда, это был единственный случай столкновения с кулинаром-виртуозом).

Оттолкнувшись от этого воспоминания, я подумала, что переводчик (да и писатель) тоже своего рода кулинар (особо гениальных авторов можно назвать "парфюмер"), ведь он создаёт историю словами, слова формируют образы, образы же либо волнуют, либо возмущают, либо оставляют равнодушными, либо от них натурально тошнит.

Я стала искать ранние версии перевода, нашла перевод супругов Анны и Петра Ганзен на сайте Викитека, после прочтения которого индифферентной не осталась: я прожила мытарства Герды вместе с ней, и конец показался мне не просто счастливым концом, а торжеством победы добра над злом, Бога над дьяволом, гимном обретения утраченной человечности.

Потом мне пришло в голову прочесть эту сказку на немецком языке - и восприятие было совсем иным - не отталкивающим, но и не восхищённым, а нейтральным. Если бы я читала Андерсена впервые, то после современного перевода и немецкого варианта с дальнейшим творчеством сказочника я бы знакомиться не стала.

Прочесть сказку на датском я не имею возможности, но в последующем анализе для сравнения буду иногда использовать отсылки к оригиналу.

Попытаюсь описать свои впечатления и ассоциации. Обращаю внимание, что они не претендуют на звание единственно верных, и эта работа носит размышленческий характер и лишена активной морали.

Начинается сказка - а начало всегда важно - в современном переводе (СП) так:

"Ну, начнём! Дойдя до конца нашей истории, мы будем знать больше, чем сейчас. Так вот, жил-был тролль, злой-презлой, сущий дьявол". 

У Ганзенов: "Ну, начнём! Дойдя до конца нашей истории, мы будем знать больше, чем теперь.Так вот, жил-был тролль, злющий-презлющий; то был сам дьявол". 

От уточнения у Ганзенов у меня холодок по спине пробежал, появилось ощущение реальности происходящего, первое же показалось сказочным, несерьёзным. Так же превосходная степень прилагательного "злой" звучит устрашающе.

Сущий дьявол, то есть дьявол настоящий, подлинный. А что, он бывает поддельным? Да и когда я слышу выражение "Он - сущий дьявол!" - я представляю человека с дьявольскими замашками.

Немцы в этом отношении будто залезли мне в голову. У них зеркало создал и не тролль, и не дьявол, а... человек!

- Ein böser Zauberer hatte einst einen Spiegel angefertigt (Однажды злой волшебник изготовил зеркало). Интродукции и заигрывание с читателем отсутствуют, а зря. Это же детская сказка, начало будто настраивает внимание неусидчивых детей на нужную волну.

Но вот что получается: у датчан и русских такую гадость, как искажающее реальность зеркало, человек создать не то, что не может, а это ему и в голову не придёт, а немцы такую возможность допускают - при слове "волшебник" я представляю существо с человеческими признаками. Да и глагол действия "anfertigen" прежде переводится как "изготавливать", что в отличие от "мастерить" предполагает действие по шаблону.

Андерсен начинает сказку таким образом:

"See saa! nu begynde vi. Naar vi ere ved Enden af Historien, veed vi mere, end vi nu vide, for det var en ond Trold! det var een af de allerværste, det var “Dævelen”! (Смотрите! Теперь мы начинаем. Когда мы подойдем к концу истории, мы будем знать больше, чем знаем сейчас, ведь это был злой тролль! Это был один из худших, это был «Дьявол»!). 

Опять же я не знаю, брал ли Андерсен слово "дьявол" в кавычки в реальности или это редакторская правка, но получается, что сам автор не решается открыто заявить, что тролль и дьявол - одно лицо, будто чего-то побаивается, а, может, иронизирует, но серьёзность сглаживается.

У русских дьявол мастерит зеркало, пребывая "в хорошем расположении духа", то есть, спонтанно, у немцев же душевное состояние изготовителя в момент изготовления не упоминается, видимо, предполагается, что для злого волшебника создавать злые вещи естественно. Так же в немецком варианте волшебник не хохочет, когда добрая мысль искажается в зеркале, радуются только ученики волшебника. 

Андерсен описывает предысторию создания зеркала так: "Een Dag var han i et rigtigt godt Humeur" (Однажды он был в очень хорошем настроении). Humeur можно перевести и как юмор, то есть тролль пошутил. В русском варианте "хорошее расположение духа" нравится мне больше из-за слова "дух", которое звучит как намёк на "святой дух", я понимаю это как стремление дьявола уподобиться Создателю.

Далее в СП читаем: "Ученики тролля — а у него была своя школа — рассказывали всем, что сотворилось чудо". Вот так-то! Ни больше, ни меньше! То есть удалось дьяволу сравняться с Богом.

Звучит довольно кощунствено. Если бы я была ребёнком, то, прочитав эту фразу, подсознательно укрепилась бы в мысли, что чудо имеет не божественную природу, а дьявольскую.

У Ганзенов этот момент сглажен.

"Все ученики тролля — у него была своя школа — рассказывали о зеркале, как о каком-то чуде". Становится ясно, что это субъективное суждение учеников, и мнение своё они  навязывают. А люди, как известно, наделены свободой выбора.

Ученики тролля носятся с зеркалом по всем странам, чтобы видеть вещи в их истинном свете, пока им не приходит в голову "посмеяться над ангелами и самим Творцом" (у Ганзенов и у немцев), в СП звучит "напоследок захотелось им добраться и до неба". Мне так и непонятно, почему в современном варианте поганцев потянуло в небо. Следуя логике, там (по их мнению) нет ни людей, ни Бога. Над кем смеяться-то, что искажать? Эта сюжетная яма - отсутствие логики мысли вредителей - большой недостаток.

Но зеркало кривлялось и корчилось от гримас, в конце концов его так перекосило (в СП употребляется ужасное разговорное "перекорёжило"), что оно выпало из ручонок и разлетелось на биллионы осколков.

Осколки разбитого зеркала, падая на землю, попадали в глаза и сердца.

В СП: "Сердце делалось как кусок льда". У Ганзенов: "Сердце превращалось в кусок льда". "Делалось" звучит как "сердце становилось похожим на кусок льда", то есть оставалось по-прежнему человеческим, а ледяным - время от времени, под настроение. У немцев присутствует конкретика, близкая к СП: "Das Herz wurde förmlich als Eisklumpen" (сердце по форме становилось как кусок льда).

У Андерсена, кстати, "det Hjerte blev ligesom en Klump Iis" (это сердце стало как кусок льда) - непонятно, по форме ли или по содержанию - надо знать язык.

Превратилось - вот самое верное слово! Оно отражает как внешнюю, так и внутреннюю схожесть с холодным куском льда и предоставляет возможность обратного превращения.

Далее начинается история Кая и Герды. Это бедные дети, не состоящие в родстве, но любящие друг друга, как брат и сестра. Забегая вперёд, скажу, что далее, в немецком переводе Герда упоминает Кая как Pflegebruder (приёмный брат), то есть, так называются братья и сёстры - родные и усыновлённые - по отношению друг к другу.

Странно... Родители героев не упоминаются, фигурирует только бабушка. Может, немцы не могут представить, что можно любить мальчика как брата, только если он официально не усыновлён родителями девочки? Загадка... Ещё Герда упоминает его как Spielkamerade (товарищ по играм). В русском варианте Кай звучит душевнее - названный братец.

СП представляет героев сказки пространно: " Они не были братом и сестрой, но любили друг друга, как брат и сестра". Не верю. Знаю кучу примеров, когда они были братом и сестрой, но друг друга не любили.

Ганзены аккуратны: "Они не были в родстве, но любили друг друга, как брат и сестра". Вот здесь я верю, что дети друг друга любили - сомнений не возникает, потому что фраза выстроена логически.

У Ганзенов семьи детей живут в "мансардах смежных домов".

Мансарда - чердачное пространство на последнем этаже дома (В большом толковом словаре - жилое помещение, расположенное под крышей здания и поэтому имеющее наклонный потолок или наклонные стены). 

В СП родители живут "в каморках под крышей".

Каморка - маленькая, тесная комнатка, и первая моя ассоциация с этим словом: каморка под лестницей, то есть на самом низу, а не наверху. Вспоминается так же каморка папы Карло, имеющая таинственную дверь - неплохая отсылка на первый взгляд.

Поиски объяснения почему помещение под крышей в СП называется "каморка" рукою судьбы привели меня на сайт Урал, где в разделе редких слов мне попалось такое:

Камора — от греч. kamara, т. е. свод. Здесь: зала, гостиная.

И всё встало на свои места - слово раньше означало размах, пространство. Правда, всё равно "мансарда" удачнее каморки, ведь дети живут под крышей.

У немцев это Dachkammer (чердак).

Я такое жилище представить не могу, потому что никогда в жизни не видела, чтобы на чердаке многоэтажного дома жили, поэтому мне ближе слово "мансарда". Оно к тому же не подчёркивает бедность семей (каморка в моём представлении это жилище бедняка). Также легко можно представить, что в мансарде установлена печь и есть большие окна.

В оригинале это "Tagkammer", где "Tag" это крыша, а "kammer" - камера (если набрать по-русски мансарда, то переводчик выдаёт "Loft").

Дома так близко стоят друг к другу, что стоит только ступить на водосточный жёлоб, расположенный под окошком каждой мансарды, можно очутиться у соседей. Родители поставили поперёк жёлобов деревянные ящики.

В СП "в них росла зелень для приправ и небольшие розовые кусты", у Ганзенов "коренья и небольшие кусты роз". Некрасиво звучит "зелень для приправ"? Ясно, что зелень выращивается не для красоты, но это ведь сказка, в ней бытовые мелочи не должны бить в глаза. А словосочетание "розовые кусты" я поначалу поняла буквально. У немцев растут "die noetigsten Küchenkräuter" (необходимейшие кухонные травы). У Андресена "Kjøkkenurter" (кулинарные травы).

Как ни крути, а волшебство создают Ганзены с их "кореньями"!

Летом Кай и Герда сидят на скамеечках в этом импровизированном саду, зимой общение переносится в комнаты.

В СП "Зима клала конец этой радости". Слов нет, чтобы описать, как мерзко звучит эта фраза. Как лингвистический плевок. Как издевательство не только над русским языком, но и над воображением. У Ганзенов "Зимою это удовольствие прекращалось". Разница существенная! Не понимаю, как можно, обращая внимание на косноязычие, получать удовольствие - надо быть особенным человеком, а я проста и скучна.

В СП "Окна зачастую совсем замерзали" - звучит нормально, но мы же читаем сказку!

У Ганзенов соблюдается и эффект от действия мороза на стекло и описано кратко: "Окна покрывались ледяными узорами" - создаётся целый мир, дополнительно подтверждающий волшебство повествования.

У немцев нейтрально, без поэтики: "Die Faenster waren dann oft zugefroren" (окна были тогда часто заморожены). Андерсен немного разочаровывает: "Vinduerne vare tidt ganske tilfrosne" (окна часто были сильно замёрзшими).

Странно, что Андерсен не упоминает узоры на окнах, по моему мнению должен, он же сказочник! Хотя, может, в Дании стёкла были особенные и воспроизводили не узоры, а пунктирные нагромождения?

В своих закромах я отыскала фото окна с ледяными узорами. Они, действительно, очень красивы. Жаль, что современные дети лишены удовольствия лицезреть эту красоту из-за засилья пластиковых окон. Фото сделано 20.01.2011 г. (это окно Виткита III - админа сайта Designall).

Перед сном Кай смотрит в окно на снежинки, которые складываются в Снежную Королеву.

У Ганзенов: "Глаза её сверкали, как звёзды, но в них не было ни теплоты, ни кротости".

В СП: "Глаза ее сияли, как две ясных звезды, но не было в них ни теплоты, ни покоя".

Когда я слышу "сверкать", представляю что-то холодное, угрожающее, например, "сверкнула молния". Так же, сверкать - вспыхивать на какой-то промежуток времени. Синоним "сиять" имеет более позитивный оттенок постоянства (например, есть устойчивое выражение "глаза сияли от счастья"), и горе-переводчик будто вкладывает в детскую голову образ, который не надо бояться и в этом контексте последующий испуг Кая удивляет.

У немцев глаза "искрятся" (funkeln). Ну, они любители формы, внешнего лоска.

А Андерсен пишет: "Øinene stirrede som to klare Stjerner, men der var ingen Ro eller Hvile i dem" (Глаза смотрели, как две яркие звезды, но не было в них спокойствия и покоя). Неплохой образ, но менее страшный, чем создали Ганзены. Королева представляется просто хладнокровной и злой.
 

Кротость и покой воспринимаются по-разному. Кроткий человек - обычно христианин. Он не гневается, не превозносится, не мстит. Покой - отсутствие эмоций, безмятежность, умиротворённость. Антоним покоя - волнение, беспокойство. Когда Королева кивнула Каю и поманила, он испугался! Верится с трудом в версии СП.

Приходит весна, дети снова сидят в своём садике на крыше. В СП отсутствует упоминание о том, что Герда выучила псалом и пела его Каю (у Ганзенов упоминается):

«Уж розы в долинах цветут,
Младенец-Христос с нами тут!»

У немцев Герда исполняет песню (Lied):

"Ich liebe die Rosen in aller Pracht. Doch mehr noch den Heiland, der selig uns macht" (Я люблю розы во всей их красе. Но ещё больше Спасителя, который дарит нам счастье").

И вот дети смотрят книжку, часы на башне бьют пять, и осколок зеркала попадает Каю в глаз и в сердце. После он видит мир через призму дьявольского изобретения. "Какая ты теперь безобразная!" - говорит он Герде у Ганзенов.

"Фу, какая ты некрасивая!" - в СП.

"Безобразная" нравится мне больше из-за значения "лишившийся образа, то есть Божьей милости", что, как мне кажется, отражает смысл дьявольского зеркала - посредством осколка в глазу и в сердце лишить возможности видеть и физическую, и духовную красоту человека.

А "некрасивая" - всего лишь констатация внешнего факта. Немцы вообще конкретизируют: "Du siehst so hässlich aus" (Ты выглядишь уродливо). У Андерсена Кай восклицает: "Saa seer Du styg ud!" (Ты выглядишь некрасиво!). Я в недоумении. Неужели Ганзены додумали то, что сказочник не имел в виду? Или это исключительно моя трактовка? Или это случайность, интуиция талантливых переводчиков.

Также Кай видит в неприглядном свете и розы.

У Ганзенов и в СП: "Эту розу точит червь! А та совсем кривая! Какие гадкие розы!"

В этом отрывке немцы видят розы глазами Кая тоже уродливыми "hässlichе", это же прилагательное применяется к Герде, что создаёт забавный эффект сходства девочки и цветов.

У Андерсена розы противные ("ækle Roser").

Затем Кай вырывает (СП, Андресен и немцы срывают) розы. Только в контексте перевода Ганзенов смысл таков, что Кай уничтожает божественное, так как действия "вырвать" предполагает "вырвать с корнем", это означает лишить растения земли/естественной среды,  в то время, как сорвать - всего лишь лишить верхней части.

А в немецком варианте я вижу другой символ - Кай этим действием будто разрывает братские/дружеские узы со своей "сестрицей" (по схожему определению hässlich - уродливый - для девочки и цветов).

Кай начинает передразнивать бабушку и соседей, выставляя напоказ все их недостатки. Людей это смешило, но у Ганзенов людское мнение выражается как "Что за голова у этого мальчугана!". Мне слышится и не осуждение и не восхищение, а что-то среднее, но ближе к осуждению. В СП люди говорят: "Удивительно способный мальчуган!" - здесь я вижу только восхищение, что для детской сказки совершенно не применимо. Она не должна потворствовать передразниванию людей.

В немецком варианте людям фиолетово (упоминание о том, что люди смеялись и выражали своё мнение, отсутствует).

Андерсен поддерживает восхищённое людское мнение: "Det er bestemt et udmærket Hoved, han har den Dreng!" (У этого мальчика, конечно, отличная голова!). Может, автор, над которым смеялись в детстве, сокрушался, что сам не умеет осмеивать других и поэтому невзначай восхищается насмешником?

Однажды Кай явился к подруге с увеличительным стеклом, чтобы рассмотреть снежинку. У Ганзенов это большое зажигательное стекло!

Вот что пишут об этом стекле: "Принцип работы зажигательного стекла основан на физическом явлении, известном как фосфоресценция. При попадании на стекло света или другого вида энергии (например, тепла), фосфор в кристаллической структуре аморфного стекла начинает испускать свет. При этом происходит энергетический переход между электронными уровнями фосфора, что приводит к свечению стекла в темноте". 

В оригинале это "Brændeglas" ("Brænd" - пожар, "glas" - стекло).

В поисках фото зажигательного стекла (есть изображения увеличительного стекла), я наткнулась на афоризм Рене Декарта: "Разум - это зажигательное стекло, которое воспламеняя, само остаётся холодным". Возможно, это скрытый намёк на то, что Кай возомнил себя творцом-человеком без души и сердца? 

Но об этом не упоминается, это только мои домыслы.

Кай восхищается формой снежинок, которые под стеклом походили на роскошный цветок или десятиугольную звезду. 

В СП он выражает свои мысли так: "- Видишь, как хитро сделано! - сказал Кай. - Гораздо интереснее настоящих цветов! И какая точность! Ни единой неправильной линии! Ах, если б только они не таяли!" 

У Ганзенов Кай вместо "хитро" говорит "искусно".

Хитро - интересное наречие. Это "искусно, мудрёно, изобретательно", ещё это "злостно, лукаво" (говорят же "хитёр, как чёрт"), в то время как "искусно" не подразумевает лукавства или злонамерения, и мне в контексте "расчеловечивания" Кая трактовка СП ближе, потому что далее он добавляет, что снежинки интереснее настоящих цветов, ведь не зря он уничтожил живые розы. В контексте зажигательного стекла очень логично звучит его сожаление: "Если б только они не таяли!", возможно, он задумывал их оживить.

В молитве "О воспитании детей и крестников добыми христианинами" есть такие слова: "Избавь их от хитрых козней диавола..."

Не берусь утверждать с точностью, но, возможно, немецкому переводчику была знакома фраза Декарта, так как в предложении, где Кай восхищён точностью линий снежинок, в немецком варианте добавлено новое предложение (которого у Андерсена нет): "das bietet weit mehr Vergnügen und Stoff zum Nachdenken dar, als die wirklichen Blumen!" (это предполагает больше удовольствия и материал для обдумывания).

Далее Кай бежит кататься на городскую площадь кататься на санках, где привязывает свои санки к саням пока неизвестной персоны и оказывается за городскими воротами и пугается.

Он кричит, но никто его не слышит, в этом случае логичнее всего предположить, что он мысленно обратился бы к Богу или к маме. Ганзены мне вторят: "Кай весь дрожал, хотел прочесть «Отче Наш», но в уме у него вертелась одна таблица умножения". Таблица умножения в этом случае очень уместна, ведь Кай по сути своей "исследователь".

СП опровергает тезис о том, что "не бывает атеистов в окопах под огнём" и ограничивается телесной реакцией: "Кай весь дрожал". Возможно, современным детям молитвы не нужны, но это же сказка о детях детям, и любой ребёнок, скорее всего, начал бы умолять/спрашивать/оглядываться, даже щенок или котёнок мяукают в минуты опасности.

У немцев, кстати, Кай тоже собирается читать Vaterunser, но вспоминает только большую таблицу умножения (das große Einmaleins). Определение размера таблицы даёт мне основание полагать, что Кай не умножал цифры, а видел картинку с нарисованными цифрами и математическими знаками.

У Андерсена таблица умножения это "store Tabel", что электронный переводчик болван переводит как "большой стол", а обратный перевод звучит как "Gangetabellen". Ну, здесь, возможно, сказочник употребил слово, бывшее в ходу в 19-м веке.

Королева целует Кая два раза, после чего говорит, что целовать больше не будет, а не то зацелует до смерти. В немецком варианте королева эту фразу о смерти не произносит.

Герда, думая, что он утонул, однажды надевает красные башмачки и бежит к реке чтобы вернуть его. У Ганзенов она разувается и дарит реке башмачки как "первую свою драгоценность", в СП "самое драгоценное, что у неё было". В немецком варианте и у Ганзенов это просто neuen roten Schuhe (новые красные башмачки), которые Кай ещё не видел.

В этом случае мне ближе СП - Герда жертвует самым дорогим, что у неё есть, чтобы узнать о Кае. Первая драгоценность подразумевает, что должна быть вторая, которую она подарит в следующей главе, но об этом больше не упоминается, и чем руководствовались Ганзены, я не поняла.

Река подарок не принимает, и Герда, думая, что надо зайти подальше в воду, садится в непривязанную лодку и уплывает.

В СП: "Но вот она приплыла к большому вишнёвому саду, в котором ютился домик под соломенной крышей, с красными и синими стёклами в окошках. У дверей стояли два деревянных солдата и отдавали честь всем, кто проплывал мимо".

У Ганзенов "Но вот, она приплыла к большому вишнёвому саду, в котором приютился домик с цветными стёклами в окошках и соломенной крышей. У дверей стояли два деревянных солдата и отдавали ружьями честь всем, кто проплывал мимо". 

В СП стёкла имеют конкретный цвет и солдаты отдают честь. Видимо, прикладывая руку к фуражке. Но действие происходит не в России, а в Дании, в 19-м веке. Зачем осовременивать? В немецком варианте цвета окон синие и красные, а солдаты вскидывают к плечу винтовки. А в советском мультфильме 1957 года двое солдатов трубят в трубы, а двое бьют в барабаны.

Смотрим оригинал. Окна странные, синие и красные - "underlige røde og blaae Vinduer", а солдатики "som skuldrede for dem, der seilede forbi." Электронные дураки переводят как "подставляли плечо тем, кто проплывал мимо". Глаголом здесь должно выступать слово "skuldrede", переводится оно без контекста как "обвинительная речь". Копаться в словарях я не стала, возможно, в более совершенных можно найти подходящее слово. 

А вот почему Ганзены прогинорировали конкретные цвета, мне не понять. Но причина наверняка была. Может, в то время это было "скользкое" сочетание цветов, как сейчас синий с жёлтым?

Интересно, что в русских вариантах и в оригинале живущая в этом домике старушка заходит в воду, чтобы клюкой подтащить лодку с Гердой к берегу. В немецком - она подходит к самому краю воды. Немцы аккуратны, в воду не полезут, девочка-девочкой, а обувь беречь надо. Так-то.

Эта странная старушка обрадовалась девочке и, расчёсывая её волосы, немного поколдовала, чтобы Герда позабыла о Кае. Также она спрятала все розы в своём саду под землю. Понятно, что старушка спрятала от Герды символический образ Христа. В моменте расчёсывания даётся описание Герды.

В СП "Волосы вились кудрями и золотым сиянием окружали милое, приветливое, круглое, словно роза, личико девочки".

У Ганзенов "Волосы вились кудрями и окружали свеженькое, круглое, словно роза, личико девочки золотым сиянием".

У Ганзенов в этом предложении делается акцент на божественную природу Герды, у СП на симпатичную внешность с использованием этого "кошачьего" определения "милое", которое начинает прочно ассоциироваться со словом "милота" - так говорят в основном о забавных животных.

В немецком варианте тоже делается акцент на внешность Герды, а вот описание её лица у немцев нравится мне больше: "rund und blühte wie eine Rose" (круглое и цвело, как роза).

Вариант "круглое, словно роза" так себе. Роза - не круглая, почему так перевели Ганзены, мне непонятно, у Андерсена чётко выписано, что лицо "der var saa rundt og saae ud som en Rose". (оно было круглое и походило на розу). 

Какое-то время Герда живёт у старушки, пока не находит на её шляпе розу. Тогда она вспоминает, что она отправилась на поиски названного братца, бежит в сад и начинает расспрашивать цветы.

В СП вырезаны рассказы огненной лилии, вьюнка, крошки-подснежника и гиацинта. Они в общем-то для сюжета не нужны, так что в этом случае отсутствие этих историй сказку не портит. Только после истории одуванчика Герда устремляется из волшебного сада прочь. Чтобы выйти, надо открыть засов.

В СП: "Дверь была заперта, но Герда так долго шатала ржавый засов, что он поддался".

У Ганзенов "Дверь была заперта лишь на задвижку; Герда дёрнула ржавый засов, он подался, дверь отворилась".

Не понимаю, каким образом можно долго шатать ржавый замок. Если только Герда была совсем малосильная. Хотя, в этом переводе это только усиливает "амёбность" героини, вот поэтому мне трудно было поверить, что она такая "всемогущая". 

Герда убегает от сада прочь, замечая, что наступила осень. Она останавливается передохнуть.

В СП: "Ах, как ныли ее бедные усталые ножки!"

У Ганзенов: "Ах, как болели её бедные, усталые ножки!"

Понятно, что между "болели" и "ныли" лежит пропасть прожитых лет. Почему-то СП показывают Герду старой развалиной, усиливая ранее созданный неприятный образ.

У немцев уточняется, что болели и были усталыми ступни - "wie wund und müde ihre Füße waren". Но у них для обозначения ноги как конечности существует слово "Bein".

Вскоре Герда знакомится с вороном, у которого при дворе живёт невеста. Интересно, но у немцев ворон женского рода (die Krähe), а невеста превращается в тётушку (Base). А ведь у немцев для птицы мужского рода - ворон - есть наименование der Rabe. В оригинале ворон упоминается как Krage. Если верить переводчику, то и мужской пол ворона и женский датчане именуют одним словом.

У Андересена есть довольно забавное пояснение, из которого становится ясно, что ворон, заговоривший с Гердой - мужчина: "Det var naturligviis ogsaa en Krage hans Kjæreste, for Krage søger Mage, og det er altid en Krage" (Естественно, его возлюбленной тоже была ворона, потому что ворона ищет себе пару, а это всегда ворона). Я смеюсь и не удивляюсь, что его фантазии не прокатили.

Герда рассказывает ворону о своих злоключениях и, узнав, что ворон, возможно, знает Кая, реагирует своеобразно.

В СП: "- Как! Правда? - воскликнула девочка и чуть не задушила ворона - так крепко она его расцеловала". Да, за действием следует разъяснение, но мозг прежде считывает другую информацию. 

У Ганзенов описано "чуть не задушила ворона поцелуями" - в этом случае мой мозг не успел нарисовать картину убийства. 

Ворон жалуется, что ему трудно говорить по-человечески и сетует, что Герда не понимает по-вороньи. В СП Герда отвечает, что её этому не учили. У Ганзенов она добавляет, что "бабушка, та, понимает". Мелочь, но эта деталь украшает образ бабушки. 

Далее ворон рассказывает Герде об умной принцессе, захотевшей выйти замуж и выбирающей красноречивого жениха. Мы узнаём, что претенденты на руку принцессы мастаками изысканной речи были только на улице, а перед принцессой теряли дар речи.

У Ганзенов этот момент описан так: "Право, их всех точно опаивали дурманом!" 

В СП: "Ну, точно на них порчу напускали, опаивали дурманом!". Зачем упоминать порчу? Детям так понятнее, что ли? В немецком варианте это предположение - почему женихи смущались, отсутствует вовсе.

И вот явился некто с длинными волосами, бедно одетый, вошёл в парадную залу и увидел принцессу в окружении слуг. В СП принцесса сидит на "жемчужине величиною с колесо прялки", у Ганзенов жемчужина величиной с веретено, у немцев она как Spinnrad (просто прялка). 

Я понимаю, что в сказке всё не так, как в жизни, но жемчужина величиной с колесо прялки - это перебор. 

Далее этот пришелец обаял принцессу и женился на ней. Герда, мучимая желанием увидеть его воочию, упрашивает ворона помочь ей, ворон улетает, чтобы договориться со своей невестой, а когда прилетает, то приносит Герде "хлебец", который ворона-невеста стащила на кухне, предположив, что девочка голодна. В немецком варианте упоминание о хлебце отсутствует. Менталитет, однако! Возможно, у немцев не принято кормить первых встречных.

План вороны-невесты предполагает проникновение в королевскую опочивальню через чёрный ход. Герда и ворон отправляются во дворец.

В СП: "И вот они вошли в сад, пошли по длинным аллеям, где один за другим падали осенние листья, и когда огни во дворце погасли, ворон провёл девочку в полуотворенную дверь".

У Газенов этот момент описан и логично и поэтично: "И вот они вошли в сад, пошли по длинным аллеям, усыпанным пожелтевшими осенними листьями, и когда все огоньки в дворцовых окнах погасли один за другим, ворон провёл девочку в маленькую полуотворённую дверцу".

Представить, как один за другим падали осенние листья, я при всём желании не могу. По очереди, что ли? Или это перевод непосредственно с немецкого? У немцев листья тоже падают один за другим. Но русским детям зачем немецкое видение? Также уменьшительно-ласкательное "дверца" звучит таинственнее, ведь ворон проводит девочку тайком. А "провёл в дверь" звучит обыденно и в этом варианте удивляешься, зачем такие предосторожности.

Оказывается, что муж принцессы вовсе не Кай. Обласканная королевским приёмом, Герда через несколько дней покидает дворец в карете с кучерами и форейторами, одетая в чудесное платье, башмаки и муфту. В лесу ей попадаются разбойники. Вот как безобразно описывается это в СП: 

"Вот Герда въехала в тёмный лес, в котором жили разбойники; карета горела как жар, она резала разбойникам глаза, и они просто не могли этого вынести". Как-то всё слишком буквально, даже физически воспринимается.

У Ганзенов описано по-русски, логично и без солецизмов: "Вот Герда въехала в тёмный лес, но карета блестела, как солнце, и сразу бросилась в глаза разбойникам". 

Старуха-разбойница собирается убить Герду, но вмешивается своенравная, капризная дочь разбойницы. Она садится в карету к Герде и мчится в разбойничий замок. Двор разбойничьего замка охраняют бульдоги (в немецком варианте они обозначены как Bullenbeißer - вымершая порода собак).

В СП: "Откуда-то выскочили огромные бульдоги, казалось, каждому из них нипочём проглотить человека, но они только высоко подпрыгивали и даже не лаяли — это было запрещено".

У Ганзенов: "откуда-то выскочили огромные бульдоги и смотрели так свирепо, точно хотели всех съесть, но лаять не лаяли, — это было запрещено". 

Глупость какая-то получается, когда представляешь, как высоко подпрыгивают бульдоги. Зачем прыгать, если хочешь проглотить человека?

У меня собаки никогда не было, но когда я слышу "собака высоко подпрыгнула", я представляю, что она рада встрече с хозяином. Все злые псы, попадавшие мне в жизни, обычно злобно лаяли, иногда припадая на передние лапы, но ни разу ни один пёс не подпрыгнул.

Вот свирепый взгляд воздействует на подсознание! Мурашки бегут по коже. У немцев бульдоги тоже высоко подпрыгивают. Увы, и у Андерсена бульдоги прыгают высоко в воздух - "sprang høit i Veiret". Как бы там ни было, Ганзены обуздали буйную фантазию автора и правильно сделали.

В замке голуби из зверинца маленькой разбойницы рассказывают Герде, что видели, как Снежная Королева проносилась с Каем мимо их гнезда, а северный олень признаётся, что знает путь в Лапландию. Маленькая разбойница отпускает Герду с оленем, отдаёт ей сапожки, а вместо муфты предлагает рукавицы матери.

В СП: "Ну вот, теперь руки у тебя, как у моей уродины матери".

У Ганзенов: "Ну, вот, теперь руками ты похожа на мою безобразную матушку"!

Выше я упоминала о значении слов "уродливый" и "безобразный", поэтому повторяться не буду. Скажу лишь, что мне очень неприятно, что в СП используется словосочетание "уродина мать". Это не тот случай, где уместно называть вещи своими именами. Это не рассказ для взрослых, а сказка для детей.

У Ганзенов так же упоминается о дружеских отношениях маленькой разбойницы с матерью. Эта девочка утром обнимает мать и дёргает за бороду, в ответ мать щёлкает её по носу, но упоминается, что мать делает это "любя". В СП эти подробности опущены, видимо, чтобы не обольщать детей, что "уродина мать" способна на какое-то проявление нежных чувств.  В немецком варианте маленькая разбойница от комментария по поводу своей матери воздерживается.

Герда плачет от радости, а маленькая разбойница говорит: 

В СП: "- Терпеть не могу, когда хнычут! - сказала маленькая разбойница. - Теперь ты должна радоваться".

У Ганзенов: "- Терпеть не могу, когда хнычут! - сказала маленькая разбойница. - Теперь тебе надо смотреть весело!"

У немцев: "Nun mußt du gerade vergnügt aussehen!" (Теперь ты должна выглядеть весёлой/довольной).

Вариант СП мне абсолютно не по душе. Это "должна" звучит по-современному неприятно. Напрашивается вопрос: кому должна? С другой стороны, произнося "тебе надо смотреть весело", маленькая разбойница словно благословляет дальнейшие Гердины поиски.

Продолжение Часть 2